Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света. Вячеслав МанягинЧитать онлайн книгу.
с русскими фамилиями – тоже из избранных. Помнишь, как у Высоцкого: «Русский я, по паспорту…» Так что это еще вопрос, кого за забор надо сажать.
– Да перестань ты, вспомни, как сказано в Писании: «Начальствующего в твоем народе не злословь…»
– Они не из моего народа, а из своего, и не в моем народе начальствуют, а над моим народом. Захватчики, грабители, воры… Ну ничего! Это про них пророк сказал: «Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительства, разграбят и тебя».
Тут наш богословский диспут прервал свисток электрички. Мы, наконец, тронулись в путь. За окном поплыл железный забор, выкрашенный в нежно-голубой цвет Ярославской железной дороги. Минут через пять я забеспокоился:
– И долго это продолжаться будет? В окно поглядеть не на что…
– Забор-то? – усмехнулся Иван. – Ты, видно, давно не ездил. Забор аж до самых Мытищ протянули. Так что, привыкай за забором сидеть, хоть ты и не вор.
– Зато платформы какие красивые, плиточкой фигурной выложены, фонари новые, крыши из цветного пластика.
– Ага. Ты даже в тюремной камере положительные моменты найдешь.
– А я честный человек, у меня билет есть, мне заборы не помеха. Они только халявщикам мешают.
Иван только усмехнулся:
– Ну-ну, честный человек. Смотри, опомнишься, да поздно будет: утром выйдешь на балкон, а вокруг одни заборы. Впрочем, ты не певчая птичка, а куры и в клетке несутся. Только знаешь, первый год они несутся, а на второй-то их на мясо пускают…
Не знаю, до чего бы мы еще договорились, но тут дверь в вагон тихонько откатилась в сторону, и вошел какой-то бомж. Несмотря на то, что старичок был чистенький и не вонял, а светлые глазки глядели осмысленно и ясно, то, что это бомж, было видно с первого взгляда. На целые, но явно кем-то выброшенные ботинки множеством складок спускались мешковатые брюки, а их почти до низу скрывало наглухо застегнутое драповое женское пальто. Шапки, хотя было прохладное утро, у него на голове не было, и большую розовую лысину прикрывали редкие пряди совершенно седых, но тоже чистых и причесанных волос. В руке бомж держал большую пластиковую бадейку с дымящийся растворимым супом и жадно, но аккуратно и беззвучно, ел из нее.
Хотя бомж был необычно опрятен, я брезгливо поморщился: «Сейчас побираться начнет». А Иван дурак, тут же, словно для того, чтобы приманить бомжа, стал совать ему десятку. Тот поднял на Ивана свои пронзительные, словно слезящиеся (хоть и чистый, а видать, все равно, больной!) глаза, взял десятку и молча пошел дальше, на ходу глотая горячий суп.
– Дурак ты, Иван. Экономишь, экономишь на билете, а первому же бродяге все и спускаешь, – удивился я.
– А я не экономлю, я билет из принципа не беру. И пусть уж лучше эту десятку получит бездомный старик, чем АО РЖД. Не ты ли на вокзале о пенсионерах пекся? И, потом, знаешь, я всегда чувствую себя виноватым перед ними – вот они воевали, восстанавливали страну, нас растили, ждали в старости