Внучка бабы Яги. Татьяна КоростышевскаяЧитать онлайн книгу.
затянуться. Запечная пыль предательски щекотала у меня в носу, и, пытаясь сдержать рвущийся наружу чих, я зажала рот руками. Не помогло.
– Будь здорова, красавица, – отмер молодец.
– Благодарствуйте, – пискнула я, оставаясь в своем укрытии.
– Надо чего? – вежливо вступила бабуля.
– Ты, это, девку-то не гноби…
Судя по звуку, Еремей разговаривал, не покидая стратегического дверного косяка.
– Дверь закрой, дует. Чай не девочка уже под сквозняком сидеть.
Скрипнула лавка – бабуля устраивалась за столом. Хлопнула дверь, заговорили половицы под тяжелыми шагами… Опять лавка. Значит, оба сели, сейчас разговор и начнется. Я навострила ушки.
– Ты, ведьма, не дури. Внучка у тебя справная. А с лица воду-то не пить…
Зря он так на бабулю. Нарвется – потом костей не соберет. Ну вот, бабкин голос задрожал от ярости:
– Не в коня корм, добрый молодец.
– И чем же я тебе не подхожу? Сам справный, мошна полна. По разным заморским странам-государствам поездил, повидал всякого. Да и внучку твою не обижу. Будет при мне, мир посмотрит…
– Лутоня! Подь на двор, овса скотине задай.
Я выглянула из-за печи:
– Так нетути у нас живности…
Бабушка так свирепо цыкнула зубом, что я решила поумничать где-нибудь в другом месте и опрометью выбежала из горницы, придерживая подол сарафана руками и отбивая дробь босыми пятками.
На дворе было скучно. Послонявшись под запертым окошком и убедившись, что снаружи ничего не слышно, я подошла к кадке с дождевой водой. Зеркал у нас с бабулей в заводе не было, так что с детства я привыкла любоваться на свое отражение, подернутое водной рябью. Любоваться – это не то слово. Сколько себя помню, раз, а то и два в седмицу бабушка протирала мою мордочку отваром ореховой шелухи, усиленным какими-то заговорами. Поэтому мое рябое, в коричневых безобразных потеках лицо ничего, кроме жалости и отвращения, в людях не вызывало. Когда я только в тело вошла – лет эдак в тринадцать, я все пыталась уговорить родственницу сжалиться надо мной, но бабуля была непреклонна.
– Девонька моя, светик мой ясный, нельзя нам перед людьми-то открываться. Увидят местные красоту твою ненаглядную, судачить начнут. А слухи знаешь как быстро расходятся?
– А-а-а! – рыдала я, размазывая по мордахе соленые слезы. – А чего меня все замарашкой кличут! И парни смеются!
– Да пусть смеются, здоровее будут. Не пара ты им, олухам деревенским.
Именно в такие моменты на свет появлялась старинная подвеска в виде бабочки, охватившей крыльями гладкий янтариновый шарик. В воздухе разливался тяжелый мускусный дух. Я сжимала амулет в ладошках, чувствовала, как его спокойное тепло изливается в меня через истончившуюся кожу рук, и уговаривала себя потерпеть чуточку. Ждать-то всего ничего. Я так привыкла думать, что как только мне