Внучка бабы Яги. Татьяна КоростышевскаяЧитать онлайн книгу.
я любовалась на то, как сползает с красавца наведенный морок – съеживаются плечи, уменьшается рост и хлопьями грязной пены истаивает заморское облачение. Через несколько мгновений передо мной стоял хозяин леса в своем обычном виде – русоволосого коренастого бородача, не по погоде одетого в тонкий полотняный руб.
– Это что же такое получается? – уперев руки в боки в лучших традициях деревенских склочниц, вопросила я. – Седина у нас в бороду ударила?
Леший смущенно переминался с ноги на ногу и отчаянно краснел:
– Ну чего ты, Лутонь… Ну пошутил я, настроение с утра такое… шутейное…
– Ах, с утра?! – Я завелась не на шутку. – Вот так вот проснулся с рассветом и решил: буду лезть на все, что движется, красавцами заморскими прикидываться, девушек невинных пауками стращать?!
Тут я вспомнила о том, что жить мне осталось недолго, и разревелась. Лесовик озадаченно почесал в затылке, приоткрыв небольшие аккуратные рожки:
– Какими пауками?
– Ядови-и-итыми! – Слезы хлынули совсем уж неудержимым потоком.
Леший окончательно спал с лица и ринулся ко мне:
– Тебя укусили? Где? А ну-ка, покажь!
Я подставила для осмотра свою непутевую голову. Ой, больно! Коряга криворукая! Кто ж так за косы дергает? Через некоторое время истязание закончилось. Леший тихонько хихикнул:
– Ты, Лутоня, помирать-то погодь… Не успел он тебя куснуть. А успел бы – отравился.
У меня даже голова закружилась от облегчения, и я опять присела на камень, чтоб не упасть.
– Это ты намекаешь, что у меня кровь ядовитая? – спросила я уже почти миролюбиво.
– Ну да, язвочка ты еще та. Не могла по-простому позвать, как полагается? Обязательно лицедейства старику устраивать?
– А старик ко мне по-хорошему? Когда я на той седмице волховала, ты где был? Почему не охранил от чужих глаз? Зачем договор порушил? Вот сдам тебя вещунам, они-то тебя выучат слово держать – небо с овчинку покажется.
Леший закручинился:
– Дык, мужик-то ко мне пришел со всей душой. Все честь по чести: в кругу из молодых березок стал, три раза «слово» молвил, шкалик медовухи поднес. А потом и говорит: «Помоги, дедушка, люба мне краса Лутонюшка…»
– И все ты, дедушка, врешь. Не могла я Еремею полюбиться. Он и не смотрел на меня никогда.
– Эх, девка, цены ты своей не знаешь. Да разве настоящий мужик на лицо смотрит? На ножку, на походку, на разворот плеч, на… – тут зеленые лешачьи зенки недвусмысленно уставились мне в район солнечного сплетения, – богатый внутренний мир.
Я скрестила руки на груди и решительно перевела разговор:
– А ты, дедушка, Матрене-кузнечихе куда смотрел, когда ребеночка делал?
– Эх, Лутоня, мало тебя бабка в детстве порола, – воровато забегали лешаковские глазки, – чтоб ты во взрослые дела не лезла.
Да уж,