В двух шагах от рая. Михаил ЕвстафьевЧитать онлайн книгу.
Панасюк у взводного отдельные манеры и выражения. Копируя Шарагина, обращался он к чижам и черпакам на «вы», однако с чувством дедовского верховодства; на боевых погонял сослуживцев, повторяя опять же заимствованную у своего командира фразу: «Солдат сначала идет столько, сколько может, а потом еще столько, сколько нужно». За упрямство и упорство получил Панасюк соответствующее прозвище «горный тормоз коммунизма». На боевой машине десанта стоит так называемый горный тормоз с защелкой, поставил – двигатель реветь будет, а машина с места не сдвинется.
Так и Панасюк тоже умел «не двигаться с места» и из-за этого упрямства потерял в первые месяцы службы, еще в учебке, передний зуб – не испугался грозных стариков, в драку полез, накостылял, кому следовало.
От раскаленного солнца и безделья люди на горке кисли, делались вялыми и глупыми. Камни жгли – ни присесть, ни прислониться. При такой жаре у любого человека мысли летят вразброс. Кажется, что жара, даже в тени, высасывает из человек вместе с потом все соки, бросает его в бредовый, тягостный сон, от которого с трудом освобождаешься – очумевший от духоты, со слюнями на губах, с чугунно-квадратной головой, задуренный миазмами сновидений.
…Во сне Шарагина шатало, и хотя мыслил он трезво, цельно, координация полностью нарушилась: все выбегали строиться, пьяный безуспешно натягивал носки. Носки были почему-то на два размера меньше, и пятка от этого не налезала; он прыгал на одной босой ноге, не удерживал равновесие и заваливался назад, хорошо еще, что койка стояла за спиной, не ударился… Потом сквозь тончайшую, как тюль на окне, пелену сна фиксировал Олег отдаленные голоса солдатни: «сдрейфил, салабон!.. обхезался, чадо, когда обстрел начался!..», «всего в пяти метрах ебнул эрэс, и, прикинь, ни один осколок не попал в нас…», «я сразу троих духов положил», «лучше уж я в чужое дерьмо вляпаюсь, чем на тот склон пойду, у нас уже был один такой мудак, в натуре, отправился грифилечек выдавливать в поле… жопу его нашли метров за двадцать, хэ-хэ-хэ…», «помнишь прапорщика Косякевича, помнишь, как он корчился, это самое, ну, зажали нас тогда духи в ущелье, и из ДШК как… Косякевич и словил пулю в живот… санинструктор перевязывал его, но мы-то знали, что старшине кранты!», «…смерть, в натуре, она всегда бабахает неожиданно…» А еще слышал сквозь сон Олег, как сетуют солдаты на наряды, на паек хреновый, что «вечно приходится за свои чеки хавку докупать». Проклинала солдатня последними словами и неуемное афганское солнце.
В конце концов не выдержал Шарагин эту монотонную и тупую болтовню, мешавшую ему спать, и коротким, понятным окриком оборвал разговоры солдат, выпил воды из фляги и отвернулся в надежде заснуть, чтобы скоротать время до ужина.
На смену одним голосам приходили другие, и отвлекали звуки эти от сна, да и не хотел Шарагин спать, мысли различные пробегали в лейтенантской голове Шарагина.
…по сути своей, солдатня – это сброд, это оборванцы, отрыжка нашего общества, это… черт, как быстро одичала, очумела на воле, на выезде солдатня!.. пустячные, идиотские мысли в