Экстерриториальность. Анатолий НайманЧитать онлайн книгу.

      Еще из жизни прежней

      следят за мной глаза,

      а я уже нездешний,

      прозрачная лоза.

      Меня возводит в степень

      созвездий – и в костер

      ботвы кладет, как стебель,

      ночной смятенный двор.

      Туннель прута безбытен,

      суха внутри струя —

      признайтесь, что невиден

      вам даже тенью я.

      Тогда и я, хоть слов нет,

      скажу, что воспален

      зрачок мой, как шиповник,

      шиповник, мой шпион.

      Шиповник вне сезона,

      вне замысла и чувств,

      в твой короб, Персефона,

      зерно стряхнувший куст —

      чей корень рвет мне сердце,

      как пурпурный шифон,

      к потусторонней дверце

      приколотый шипом.

      Куст, изгибы судьбы,

      как Минотавр и Минюст,

      выводящий в шипы,

      больше не куст, а Пруст.

      Сгинул лес, где его

      дядя Том как фантом

      окружающего

      звал, пугаясь, кустом.

      То, как, дрожью пронзен,

      прыскал он кровь и тряс

      белый прах в чернозем,

      было не битвой рас,

      а франтовской примеркой

      слов корневого гнезда,

      скрытого бутоньеркой

      аристократа-куста.

      После северозападного, ночью вывшего «у!»,

      стало бело и ровно и, так сказать, красиво.

      Но все равно летунью, севшую на метлу,

      утром еще, как пьяную, боком к метро сносило.

      В городе снежная буря – развлеченье, эффект.

      Фары и в окнах свет тут компаньоны плохие,

      как для небесного пламени – тусклые догмы сект.

      Что тебе люки, снег? Что вам асфальт, стихии?

      Только и радость, что ночь, только пурге и надежд,

      что балдахин, обрушивающий кружево паутины:

      белые вспышки хлопьев – и слепота промеж,

      как экран за мгновение до начала картины.

      Что ж это нам показывали? То ли, как хороши

      стены цивилизации? То ли, как плющат сушу

      кости воды и воздуха? То ли, что у души

      у мировой