Дневник покойника. Андрей ТроицкийЧитать онлайн книгу.
надо?» Она вся зарделась, уже повернулась, чтобы выбежать из кабинета. Но я остановил ее. А дальше все и без слов понятно… Это произошло на старом кожаном диване. Это должно было произойти уже давно. Но я все тянул, ждал, когда спелый плод сам упадет в руки.
Диван скрипит так, что в коридоре слышно. И на первом этаже. Скоро развалиться к чертовой матери. Он уже выработал свой ресурс, то есть два ресурса. Даже три. Верочка после этого плакала. От счастья, наверное. Кстати, надо купить занавески на окна. Не хочу, чтобы мою старую задницу и Верочкины прелести задарма смотрели жители дома напротив».
Далее: «Нынешняя публика – это какой-то сброд в сравнении с той, что собиралась в театрах лет двадцать назад. Тогда доставали билеты, чтобы посмотреть на актеров, на постановку. Теперь приходят, кажется, только для того, чтобы опохмелиться пивом в буфете. И поржать в тех местах, где, по замыслу режиссера, положено плакать».
«В коридоре «Мосфильма» встретил Жукова, он только что закончил снимать фильм на патриотическую тему с Мешковым в главной роли. Добрые люди говорят, что эта работа для Жукова – особая. Если раньше зрители в зале засыпали через полчаса просмотра любого его фильма, то сейчас будут дрыхнуть уже на десятой минуте. Я пожал его руку, обнял, поздравил с творческой удачей. Все выглядело настолько трогательно, что этот тип даже прослезился.
Между делом спросил, сколько денег он огреб за постановку. Я не мог скрыть досады. В прошлом году на той же студии мне заплатили в полтора раза меньше. Но только я снял приличный фильм, а не халтуру. Вот же скоты. Поверить не могу, заплатить мне в полтора раза меньше, чем какому-то Жукову. В голове не умещается. Просто рехнуться можно от всего этого».
Для кого он все это писал? Почему в дневниках так много пошлости? И до обидного мало сказано о главном деле его жизни, – о работе, о творчестве? Для себя Дорис нашла ответ на этот вопрос. За личиной циника он прятал ранимую душу истинного художника и высокое дарование, данное богом. Правда, можно найти и другое объяснение. Талант великого режиссера уживался с пошлой, мелочной, корыстолюбивой натурой. В том, что Лукин режиссер великий, Дорис, имевшая счастье видеть все его спектакли, не сомневалась ни минуты.
Внизу страницы мелким неровным подчерком, будто рука Лукина дрожала, написано:
«Опять приходил этот хмырь. Мы говорили четверть часа. В его присутствии мою волю парализует. Становится страшно, нить разговора теряется, я перестаю понимать смысл сказанных слов. Только тупо гляжу на него. И киваю головой. Я хочу сказать «нет», но не могу. Кончится это тем, что он убьет меня. Или наоборот. Я пообещал, что раздобуду деньги к следующему четвергу. Сумма немалая, но я знаю, у кого можно взять в долг».
В самом начале записей Лукин упоминал какого-то человека с тяжелыми кулаками. Лукин мог сказать «нет», но, охваченный страхом, соглашается что-то сделать. Что именно? Об этом ни слова. Записи короткие, отрывочные. Невозможно понять, о чем идет речь.
«Что ж, пора подбираться к «Евгению Онегину». Меня отговаривают,