Корни небес. Туллио АволедоЧитать онлайн книгу.
одной стороны, твое рвение радует меня, Мартини. С другой, оно мне как шило в жопе. Ты что, не видел, что это я?
– С вами был посторонний, капитан.
– Этот посторонний – отец Джон Дэниэлс из Конгрегации Доктрины Веры.
Недоумение, написанное на лице стражника, отчетливо видно даже в здешнем плохом освещении.
– Святая Инквизиция, – пояснил начальник. – Усек? Хочешь кончить на пыточном колесе? Или на костре?
– Никак нет. Не особо.
– Тогда хорошенько запомни лицо этого человека, рядовой Мартини. Запомни, кто это, и если ему еще когда-нибудь случится проходить в этих местах, не пугай его больше зазря.
– Слушаюсь, mon capitaine[16].
Когда я прохожу мимо этого человека и вижу его в профиль, я понимаю, что внешность насекомого его лицу придавал инфракрасный прибор ночного видения. А автомат в его руках в полутьме кажется усеянной шипами клешней богомола.
Мы пересекаем помещение со скругленным сводом. В красноватом свете я вижу погребальные ниши, статуи, фрагменты фресок. Отодвинув черную портьеру, мы входим в другой коридор, менее узкий, чем предыдущий. Красноватый свет слабо освещает наш путь. Стены этого коридора также изрыты небольшими нишами. Из них на нас смотрят пустые глазницы человеческих черепов всех размеров – и взрослых, и детских. Они покрыты пылью. Иногда на костях встречаются остатки материи. Другие ниши покрыты паутиной. Странный свет, который нас окружает, напоминает камеры-обскуры фотографов до Великой Скорби: свет окрашенных в красный электрических лампочек для предохранения пленки и отпечатков в проявочном лотке. Конечно, пленки почти перестали проявлять еще до Великой Скорби. Они стали такими же редкими и устаревшими, как видеокассеты. Но некоторые продолжали их использовать. Например, отец Мины – девочки, жившей в соседнем доме. Я помню чувство, охватывающее при виде того, как белый лист в лотке с кислотой темнеет и на поверхности медленно возникают образы. Точно так же красный свет лампочки понемногу проявляет детали мертвых фигур, лежащих вокруг нас.
Комната за металлической дверью в конце коридора – словно конец кошмара. Размером четыре на четыре метра, она освещена нормальным, хоть и слабым светом. Посередине металлический прилавок, стены по ту сторону полностью заняты полками. На полках – ящики с боеприпасами, стопки одежды, десятки сапог, фляг, ножей. А на самой нижней – богатая экспозиция оружия всех сортов и калибров.
Дюран взмахом руки приветствует человека за прилавком. Тот в ответ встает по стойке «смирно» – четко, как на параде. На рукаве его формы – сержантские нашивки.
Когда-то одним из условий поступления в Швейцарские Гвардейцы был высокий рост. Теперь критерии вербовки, видимо, стали менее строгими, так как стоящий передо мной человек вряд ли будет выше метра шестидесяти. У него широкое лицо, похожее на тарелку, на которой подали курносый нос, маленькие глазки и губы, сложенные в насмешливую улыбку.
Капитан обращается к нему по-немецки, на языке нашего последнего Папы. Я изучал его два года. Чего у нас здесь
мой капитан