Бульварный роман и другие московские сказки. Александр КабаковЧитать онлайн книгу.
бабы, – сказал первый оболтус. – И вообще. Чего им надо? С ней хоть как. Ты ей то, а она это. Гад буду. Ты ей цыпленка табака, а ей тюльки-мульки. Ты ей кримплен, а ей трали-вали. Ты ей…
– Абсолютно, – сказал второй, в функциональных баках. Он был согласен, что ни одной верить нельзя. Третий повернулся на правый бок и принял позу махи обнаженной.
– Не поверите, мужики, – продолжал первый, – у меня две жены было. Одна до того дошла – страшное дело. Я ей, значит, хам. Говорит, не считаешь меня за человека. Пошляк. Я говорю, ты-то кому нужна? А она по новой. И все такое. И вторая такая же. Как поженились – и пошло́. Это самое. Верите, мужики?
– Ну, – сказал второй.
Солнце шпарило, будто захода вовсе не предвиделось. Исполненная в песке женщина подсыхала. Первый оболтус перехватил летящий в ее направлении мяч и обратился к играющим в волейбол с бескомпромиссной речью.
– Попадете в статую, – сказал он, – дисквалифицирую до потери трудоспособности.
И, покончив таким образом с угрозой, продолжал беседу с друзьями.
– Где же у баб логика, отцы? – спросил он. Все надолго замолчали – видимо, задумались над вопросом. Между тем небо постепенно покрылось белыми пузырями облаков – как от ожога. Игнатьев внимательно смотрел на женщину в песке и сочувствовал ей – кому понравится вот так лежать и дурь всякую слушать?..
Дунул ветер, пошевелил песчинки, и оболтусам показалось, что женщина улыбнулась. Неуверенно хихикая и пожимая плечами, третий сказал:
– Лыбится, а?..
Первый оболтус плюнул в песок. Второй посмотрел на высказавшегося и, обернувшись к первому, сообщил:
– Перегрелся.
Друзья веселились. Но следующий порыв ветра был уже по-настоящему силен. Полетел, взвихрился песок, стали таять, превращаясь в шуршащие барханчики, волосатые торсы и загорелые тела, и через секунду там, где они сидели, остались только три небольших холмика.
А женщина встала, отряхнула плечи и пошла к воде – туда, где за буйками, спасательными катерами и дальним сухогрузом прыгал на волнах красный шар солнца.
Игнатьев смотрел ей вслед, и вдруг ему показалось, что вокруг головы у нее возникло сияние. Но, будучи человеком атеистических взглядов, он сразу понял, что это просто светлые волосы, сквозь которые пробиваются солнечные лучи.
Одного жаль – цвет глаз он не разглядел. А ведь могло быть, что зеленоватые.
Хотя никаких сожалений ни тогда, ни после Игнатьев, конечно, не испытывал. Он вообще о женщинах до поры до времени думал не больше, чем о мужчинах, то есть вообще не думал. И только ближе к сороковнику вдруг стало его что-то прихватывать, особенно по утрам, в свободное время между домом и работой. Закроет за собой дверь, закурит первую – и задумается…
Утром после Игнатьева соседи не любят ездить в лифте, потому что имеет он дурной обычай в лифте курить. В маленьком прямоугольном пространстве от запаха сигарет "Ява" обычному человеку мгновенно перехватывает дыхание и вспоминаются различные неприятные жизненные