Конкистадоры (сборник). Анна МалышеваЧитать онлайн книгу.
меня ничего не пожалели. Драконов так просто не убивают, принцев тем более, пусть они и провели всю жизнь (а сколько мне лет?!) в наморднике и на цепи.
Матушка… Отец… Брат… Все, все вы отражаетесь сейчас в этом смертоносном, сонном зеркале, и почти уже ничего не видя, я рвусь с цепи, чтобы обнять хотя бы ваши призраки. Трубят охотничьи рога, мечется на опушке загнанная лань, заходятся в лае поджарые собаки… И цвета все такие яркие, живые – о, счастье! Это уже не картинки к сказкам, это было. И я – был. Не уродом в наморднике, склонившимся над зеркалом своей смерти, не изгоем, заточенным в подземелье, не чудовищем, с которым никто не говорил ни слова, которого, забавы ради, травили рыцарями, идущими на верную смерть ради ничтожной награды или из-за чьего-то доноса…
Я был человеком.
Желтый дракон
Белый свет лился сквозь щелистые ставни в духоту, вытесняя мрак – единственную иллюзию прохлады. Ночью, лежа с открытыми глазами, мальчик еще мог представить себе воздух, подменить его отсутствие присутствием темноты. Днем же, взвешенный посреди комнаты кипящим светом и жарой, медленно поднося чужие, тяжелые руки к влажному лицу, он даже забывал дышать. В эти последние дни лета, умирающего в сетях тягучего горячего безветрия, он совсем перестал спускаться вниз. Родственники, собиравшиеся утром в столовой, походили на больных. Их лица осунулись и побледнели, плечи ссутулились. Вяло, превозмогая усталость после тяжелого полусна на мокрых, свалявшихся простынях, позвякивали они ложечками о стенки чайных стаканов. В эти дни мальчик заметил, как пожелтели вокруг него вещи. Беленые стены, страница раскрытого учебника латыни, стенки стеклянного графина, откуда испарялась желтая вода, его собственное лицо в глубоком зеркале старого трюмо.
В эти дни он начал делать желтого дракона.
Ему понадобилась вся его вера, чтобы сделать из тонких лучинок подобие распятия, все знание прекрасного мертвого языка, чтобы вычертить на вощеной бумаге хищный, лаконичный изгиб зубчатых крыльев, вся его нежность, чтобы выстроить и огладить тугую горбатую грудь своей химеры.
В это утро, праздничное утро, когда ожидался приезд епископа из метрополии, желтый дракон был готов. Мальчик открыл окно в распаленное безветрие. Дракон не шевельнулся. Слепой, он уставился острой злой мордой в молочное сияние крыш, в серое плавкое марево, дрожащее на горизонте в конце улицы. На соборной звоннице ударили в колокола. Дракон содрогнулся. Далеко, на площади, остановилось шествие со статуей Девы Марии, подаренной городскому храму молодым епископом, начинавшим свою блестящую карьеру в этой глухой провинции. Колокола тяжело ворочали бронзовыми языками, перекатывая на толстых рокочущих боках масляные блики солнца. Дракон качнул крыльями. Внизу кто-то с шумом отодвинул стул и пошел за мальчиком наверх. Дракон улетел.
К мальчику заглянули и, увидев, что он спит, снова прикрыли дверь.
На площади колыхалось и пело разноцветное шествие. В темном храме низко стлалось желтое марево