Остальные – лишние. Елена БулучевскаяЧитать онлайн книгу.
не летняя погода, радуя теплом и солнцем. Деревья во дворе нарядились в желтые, оранжевые, красные листья – потрясающими красками в этом году обзавелась осень. Горик выглянул во двор – и вовремя, Юлька выпорхнула из такси, даже отсюда, сверху было заметно, как преобразилась миленькая девочка, с которой он познакомился на свою и ее беду. Из хорошенькой девчушки выросла прелестная женщина, уверенная в себе и своем будущем счастье. Горик проворчал себе под нос, что, мол, уверенность-то и счастье не всегда тебе светить будут, придет и на мою улицу праздник.
Когда счастливый жених вынес Юльку в белой кружевной пене, и понес ее к усыпанной розами машине, Горик чуть не сиганул за парапет, стремясь покончить с невыносимой болью, что завладела им в этот момент. Трясущимися руками прикурил сигарету, бормоча, что нет еще, не пришло его время. Обжег пальцы об спичку. Спичка еще горела, когда он пристально смотрел на свою бывшую возлюбленную, кляня ее последними словами. Привычка бормотать появилась у него не так давно, тогда, когда он про свадьбу узнал. Бурчал под нос только оставаясь в одиночестве, а то заметут в дурку. Криво усмехнулся, – плюнул на обожженные пальцы, на них и поклялся себе, что не простит. Улыбающийся шрам сморщился в этот момент, натянув на лбу кожу. Горик почесал шрам – это тоже память от этой гадской снегурочки. Придет и его время, и у нее появятся шрамы. На теле и на сердце. Это уж он обеспечит.
Свадебный кортеж давно уехал, а Горик все сидел и сидел на крыше, все еще бездумно пялясь в небо. Вечером снова напился на кухне, благо вся квартира была в его распоряжении. Отец куда-то ушел, мать еще не вернулась с работы. Душа горела, требовала залить ее чем-нибудь покрепче, чтобы мир перестал быть таким черным, чтобы шепчущиеся тени, что виделись в темных углах, отступили.
Открылась и закрылась входная дверь. В кухню вошел отец:
– Что празднуешь, свадьбу чужую? Прощелкал полковничью дочь? Мать не приходила? Шарится где-то ночь-полночь, – сморщился, хохотнул глумливо и полез в холодильник, достал кастрюлю с супом.
Заметив на столе полупустую бутылку, отец потянулся налить себе в стакан – а как же, стоит, родименькая, его дожидается. Горик схватил бутылку, одним глотком отправив содержимое себе в глотку. Тени стали еще ярче, отчетливее, нашептывали, предлагали… Кухню залил какой-то черный свет. Промелькнула мысль, что не может чернота быть такой яркой… Горик схватил кастрюлю с супом и нахлобучил ее на макушку опешившего отца. Развернулся и молча ушел в свою комнату. Некоторое время в квартире царила тишина. Потом-таки до Льва Борисовича дошло, что сын сотворил нечто, не укладывающееся в обычную картину его мира. Он, отбросив кастрюлю, ладонями счистил с головы налипшую вермишель, похожую на дождевых червей, и холодную глиноподобную картошку. В несколько размашистых шагов добрался до комнаты сына, резко дернул ручку закрытой двери и остолбенел.