Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года. Сергей ЧупрининЧитать онлайн книгу.
одна цитата из пастернаковского письма, на этот раз Александру Фадееву от 14 марта:
Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворенного начала, широчайшей общности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа. <…>
Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля, где мы родились и которую уже и раньше любили за ее порыв и тягу к такому будущему, стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид! (Там же. С. 722–723).
7–8 марта. В Колонном зале Дома Союзов продолжается прощание с И. В. Сталиным. Доступ к телу открыт с 6 утра до 2 часов ночи.
В почетном карауле у гроба стоят, среди прочих, А. Фадеев, И. Эренбург, К. Федин, Н. Тихонов, Л. Леонов, К. Симонов, А. Сурков. Непрерывно звучат произведения Моцарта, Генделя, Гайдна, Бетховена, Брамса, Шуберта, Шопена, Грига, Чайковского, которые исполняют, в частности, Д. Ойстрах, С. Рихтер5, Т. Николаева, Квартет имени Бетховена, Р. Баршай6 с Квартетом имени Бородина, «оркестр Союза ССР, оба радио, Большого театра» (Е. Мравинский. С. 122) под управлением К. Кондрашина, Э. Грикурова, К. Иванова и Е. Мравинского, А. Мелик-Пашаева.
Никогда не забуду, – вспоминает Евгений Евтушенко, – как люди шли к гробу Сталина.
Я был в толпе на Трубной площади. Дыханье десятков тысяч прижатых друг к другу людей, поднимавшееся над толпой белым облаком, было настолько плотным, что на нем отражались и покачивались тени голых мартовских деревьев. Это было жуткое, фантастическое зрелище. Люди, вливавшиеся сзади в этот поток, напирали и напирали. Толпа превратилась в страшный водоворот.
<…> Вдруг я почувствовал, что иду по мягкому. Это было человеческое тело. Я поджал ноги, и так меня понесла толпа. Я долго боялся опустить ноги. Толпа все сжималась и сжималась. Меня спас лишь мой рост. Люди маленького роста задыхались и погибали. Мы были сдавлены с одной стороны стенами зданий, с другой стороны – поставленными в ряд военными грузовиками.
– Уберите грузовики! Уберите! – истошно вопили в толпе.
– Не могу, указания нет! – растерянно кричал молоденький офицер милиции с грузовика, чуть не плача от отчаяния. И люди, швыряемые волной движения к грузовикам, разбивали головы о борта. Борта грузовиков были в крови. <…> И в этот момент я подумал о том человеке, которого мы хоронили, впервые с ненавистью. Он не мог быть не виноват в этом. И именно это «указаний нет!» и породило кровавый хаос на его похоронах (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 98–99).
День коронации царя на Ходынке, – сказано у Василия Гроссмана, – померк по сравнению с днем смерти земного русского бога – рябого сына сапожника
«Над нами, – рассказывает Святослав Рихтер, – стоял гроб, его не очень хорошо было видно, да я и не старался смотреть. <…> когда я начал играть, обнаружилось, что правая педаль этого дрянного инструмента не действует. <…> Я собрал партитуры и попросил кого-то из оркестра помочь мне подсунуть их под педаль, чтобы она хоть как-то действовала. Мне нужно было играть медленную часть ре-минорного концерта Баха. Пока возился с педалью, я заметил, что люди на галерее вдруг засуетились. Верно, решили, что я подкладываю бомбу!» (
«Я не плакал, – вспоминает Рудольф Баршай. – Я с удовольствием смотрел на Давида Ойстраха, который в перерывах между выступлениями своего трио спокойно играл в шахматы, и думал: какой умница» (Нота. С. 127).