Фальшь истины. Юлия ЛавряшинаЧитать онлайн книгу.
созрело слегка шальное, немного отчаянное: а почему бы не зайти к ней? А потом хоть слегка потравить этим Дайну. Не тем, что он был у другой, этого она и не услышит, а тем, кто эта другая. Вот от чего она может взвиться! Почему бы не полюбоваться этим? Она ведь себе никогда не отказывает, упивается чужой болью. Живет, как художник: мазнет раскаленным и отступит, полюбуется. Губами скользнет по щеке, обдаст жаром, и – шаг назад: «Ты что это?! Я же просто попрощалась!»
– Несправедливо.
Он произнес это вслух и оглянулся. Иногда слова вот так прорывались наружу, Митя не успевал поймать их. Чаще всего они вздымались на волне стыда за себя, как сейчас: попытался представить Дайну этаким монстром, наслаждающимся мучениями других. А ничего подобного в ней ведь нет… И не мучает вовсе, просто не любит. Это он сам истязает себя, мог бы не приходить к ней, на этом все и кончилось бы. Дайна не стала бы разыскивать его для того, чтобы причинить боль.
В чем он обвиняет ее? В том, что слишком любила мужа? Что ни с их расставанием, ни с его смертью ничто для нее не кончилось? Что из живых она любит только дочь? Бог мой, что же противоестественного во всем этом?! Да она святая, если вдуматься… Красота и кипение жизни так и брызжут из нее, а она хранит обет верности, который тому, ушедшему, нисколько не нужен. Ради себя только… Ради своей души.
Митя уже готов был вернуться, взбежать по ступеням, которые одолел с таким трудом, но опять сковал стыд, на этот раз ложный, всегда мешающий признаться другому, как ты преклоняешься перед тем, что есть в нем недоступного тебе. Не пониманию даже, а прочувствованию. Жить так, как Дайна, не лишая себя солнечного света, не запираясь в келье, куда ни один соблазн и не проникнет, но сохраняя при этом свою цельность, – он смог бы? Не бежать от грехов человеческих, а легко проходить мимо, рассматривая их в упор, и смеясь…
«Бедная моя, – у Мити заныло даже в животе, не только в груди. – Сколько же в тебе этой неброской силы… Мне бы хоть чуточку».
Ему хотелось помочь ей хоть чем-то, только Дайна не нуждалась в его помощи. Она не отвергала помощь, как таковую, – когда понадобился, сама попросила, – но ей не требовалась именно его помощь.
«Но в случае с Олеськой необходим был только врач, и никто другой», – подумал Митя с незнакомой самому гордостью за свою сомнительную исключительность: это было простым везением, что доктор Горенко принимал как раз тот участок, к которому относился Маринин дом. Иначе вызов принял бы другой врач, и Дайна просто не узнала бы о болезни дочери, не смогла бы использовать момент, когда чувство вины ослабило Маринину хватку.
Он остановился: да вот же этот дом! Ноги привели? Неисповедимы пути нашего подсознания… Что ему хочется выведать у этой женщины, даже не пытающейся выглядеть женщиной. Мите представилась жидкая пегая челка, суровые губы, холодная зелень глаз, в которой нет ничего колдовского, манящего. Она смотрит, как судья, хотя ей ли… Впрочем он уже понял: за собой вины Марина не чувствует вовсе. Лишила отца счастья, Дайну – жизни, Олеську осиротила, и считает себя правой.