Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни. Ирэн РоздобудькоЧитать онлайн книгу.
ей о Леонардо да Винчи, Паскале, Копернике и Бруно. (Понятно, что я не называл ни одного конкретного имени – боялся сглазить. Главным в моих историях было то, что произойдет потом, если мир станет целостнее, совершеннее, подчиненным одной общей ПРОГРАММЕ.) Я говорил о крыльях и законе всемирного тяготения, о теории вероятности и классической механике.
Конечно, все это было старательно упаковано в яркую сказочную обертку, чтобы она не испугалась. «Да, да, – в восторге говорила она после каждой такой сказки, – это замечательно! Но… что тогда будет с другими?»
И я был вынужден вдаваться в еще более трагические вещи, без которых невозможен прогресс. Я рассказывал про Жанну д'Арк и Евдокимоса Дижесиса, про Симона Боливара и Шамиля, про Ференца Ракоци. В ее глазах вспыхивал синий огонь, от него пылали щеки и лоб, сплетенные пальцы нервно сжимались. «Да, да, – шептала она. – Но что будет с другими?!» Я был готов провалиться сквозь землю. Хитрюга! Слово за слово она вытянула из меня почти все! Не понимая, что она имеет в виду, я должен был цитировать Александра Македонского и Макиавелли, говорить о Дракуле, Гитлере и Сталине, Чаушеску и Пиночете! Голова у меня шла кругом. Упрямая, неразумная крестьянка! Своими «другими» она сводила меня с ума, доводила до неосмотрительных поступков и абсурда.
Она и сама не знала о своем редкостном даре – чувствовать людей и их настроение. Поэтому шептала: «Ну не сердись, успокойся. Если бы что-то зависело от меня, я бы согласилась отдать самое дорогое. Ты должен мне верить!»
Я верил. Но понимал, что у нее ничего нет. Кроме бирюзового платка с золотой каймой.
…Солнце немилосердным острым плугом вгрызалось в эту каменистую землю, от чего трескались самые твердые скалы. Она не приходила к источнику уже несколько недель. Порядок был нарушен. А я не люблю беспорядка.
Наконец она появилась. В этот раз голова ее была плотно обвязана тем самым платком, а сверху надета коричневая длинная накидка, которую придерживал на голове деревянный обруч. Я все понял: ее выдали замуж.
Милая маленькая девочка, подумал я, тебя не спасли твои проникновенные синие глаза и густые каштановые волосы, ты не стала принцессой. Или, по крайней мере, женой сборщика налогов, торговца медью или молодого городского жителя. Они обходили селение десятой дорогой, презрительно зажимая нос. Теперь мне остается только наблюдать, как в тебе угаснет свет. Твой маленький скукожившийся мирок – с его козами, кувшинами, чугунками, сомкнутыми веками, покрывалом, плотно облегающим голову, протертым манным супом, хмельным бормотанием, визгом пилы и стуком молотка, с заскорузлыми старческими пальцами праведника-плотника и его тайной зависти к твоей юности.
…Она подошла к источнику чинным шагом, как взрослая. Она копировала старших и старалась выглядеть серьезной.
Она молчала. Я знал, что она стеснялась обратиться ко мне, как прежде. И не могла понять почему. Но я знал: за несколько лет наших «тайных свиданий»