Заряд воображения. Дарина Александровна СтрельченкоЧитать онлайн книгу.
вдруг навалившуюся усталость – как будто не несколько фраз произнесла, а отволокла на рынок баул материалов. – Откуда мне знать?..
Щуман открыл рот, словно хотел что-то сказать, но тут же передумал. Помолчал, выстукивая на спинке её стула какой-то замысловатый ритм. Пододвинул к Яне блюдо; она даже не заметила, когда его принесли.
– Попробуйте. И выслушайте меня, пожалуйста, – негромко попросил он. – Оссия – это проба пера. Дальше будет больше. И если вам кажется, что где-то есть перегибы…
– Что значит – проба пера? Там всё – сплошные перегибы, – отчеканила Яна, беря в руки вилку, которая вдруг показалась тяжёлой, как метла. Но мясо было вкусным – сочным, очень нежным, в каком-то пряном соку. Она прожевала кусочек, наколола на вилку ещё один, за ним – следующий. Проглотив, обнаружила, что Щуман по-прежнему не сводит с неё глаз.
– Ну что вы ещё хотите услышать? Вы же всё, просто всё уже вызнали на допросах…
– Я хочу услышать ваше мнение о ситуации, – мягко ответил он. – Вы говорили языком фактов. Событий. Ваших поступков. И, уж простите, языком подростковых эмоций. А я хочу, чтобы вы спокойно и без экспрессии рассказали, что думаете обо всём этом. Перегибы – какие? Почему? Что сделать, чтобы их исправить?
Яна пожала плечами и сделала большой глоток из высокого узкого бокала. Лимонад оказался кисло-сладким и слегка щипал язык.
– Кто это вообще придумал – отбирать материалы? Глупо полагать, что после этого кто-то будет послушней или преданней. Это же постоянные нервы… Господин Щуман, знаете, до того, как вы забрали меня в свои цепкие лапы, я жила от рейда до рейда. Мне кажется, в эту неделю в застенках я впервые не переживала о том, что что-то найдут, заберут, оштрафуют, отправят на внеплановое обнуление. Зачем всё это? Зачем вообще эти внеплановые обнуления? Это так выбивает из колеи…
Яна прерывисто вздохнула и глотнула ещё. Щуман, не сводя с неё глаз, ломал на мелкие кусочки ресторанную зубочистку.
– Ника Антоновна – помните, я говорила о ней? Помните, конечно… У вас всё, наверное, записывается, все допросы записываются на десять плёнок. А потом вы пересматриваете, оцениваете взгляды, анализируете жесты…
Щуман промолчал. Яна с силой вонзила вилку в мягкое золотистое мясо.
– Так вот. Ника Антоновна. Я любила её… Не знаю, почему. Может быть, ни за что, случайно. Может быть, за доброту. Она вела у нас физику, и это были сорок пять минут дважды в неделю, когда мне было спокойно. У неё даже кабинет был уютнее, чем все остальные, хотя там не было никаких незаконных нематериалов… Но там кресло стояло. И какие-то мелкие цветочки сухие на подоконнике. Даже без ваз, в обычных стаканах, в каких-то коробочках с землёй… И… У неё был какой-то парфюм. Наверняка незаконный – а как добудешь законный?.. Очень приятных запах. Тёплый, немножко сладкий. Им пропитался весь кабинет. И ты заходил туда, как в уют, как в какой-то спокойный оазис. А выходил – снова в рейды, в грязь, в страх… Единственное, что этом в мире было хорошего – это Ира. И ещё – адреналин. Но Иру вы забрали, а адреналин… Вы понимаете, что я имею в виду? Я была счастлива,