Босфор. Михаил МамаевЧитать онлайн книгу.
вам!
– Это романтика, Никита, – засмеялся Жан. – Жизнь жестче. Если мы подружимся, покажу тебе, какое море на самом деле…
– Хочешь посмотреть картины? – вдруг спросил он.
Сели в машину и рванули к Таксиму.[17] Там некоторое время блуждали по переулкам, помнящим, вероятно, еще русских времен белой эмиграции.
– Сюда, – сказал Жан, пропуская в неосвещенный подъезд.
Пахнуло сыростью. Лифта не было.
– Нам на самый верх. На крыше была оранжерея. Ее перестроили в студию. Теперь ее снимаю я. Это еще одно хобби.
– Ты рисуешь?
– Не совсем… Правильнее сказать – спонсирую. Сейчас увидишь.
Мы приникли к древней двери. Жан прислушался, постучал.
За дверью клацнули ключами.
Кто-то желчно пожелал человечеству поджариться в аду…
Наконец из-за двери возник человек-стержень с бледным бородатым лицом восставшего из гроба копьеносца времен Великих Монголов.
Глаза в темноте светились.
Заляпанный краской халат мешком висел на том, что после нескольких миллионов дополнительных калорий возможно было бы назвать телом.
К пяткам прилипли пляжные шлепанцы.
В потной руке связка допотопных ключей.
«Этот Стержень, пожалуй, не пишет картины, а заказывает в преисподней…» – подумал я.
– Мерхаба,[18] – по-турецки поздоровался он.
– Физкульт-привет! – ответил я, наблюдая, как брови у него как будто привстали на цыпочки.
– Земляк? – выдохнул Стержень, словно к нему в гости наведался сам снежный человек. – Очень рад!
Вдоль стен читалась зачехленная мебель.
Винтовая лестница вела наверх.
Окно занимало всю стену.
У окна стояли два кресла и стол с пустой бутылкой посередине.
Из бутылки торчала кисточка.
Пепельница была полна окурков и напоминала вскрытый череп курильщика.
Из кресла вскочил второй художник. Он был лохматый и рыжий.
Познакомились.
Я подошел к окну.
Солнце недавно зашло, и небо над городом еще светилось. На крыше соседнего дома, до которой, казалось, можно дотронуться, скучали чайки. Их было много, и они давали понять, что море рядом.
Стержень поставил на стол принесенную нами водку, достал стаканы.
Молча выпили.
– Как работается? – спросил Жан.
– Хорошо, – ответил Стержень. – Здесь не может хорошо не работаться.
– Почему? – удивился я.
– Не знаю, – сказал Стержень и вдруг завелся. – Здесь пишется, как в Париже! Когда-то Париж был кипящим и меняющимся, как теперь Стамбул. Изобретал рифмы и походки, пробовал наряды и наркотики… Появились Моне и Ренуар, Верлен и Аполлинер, Пикассо и Хемингуэй… Никакие традиции никто никогда не продолжал! Бред! Художник абсолютен, как абсент! Он начинается с пуговицы… Со своей верхней пуговицы, небрежно расстегнутой в строгом строю застегнутых до
Район в исторической части Стамбула.
Приветствие по-турецки.