Возраст взрыва. Михаил МамаевЧитать онлайн книгу.
маев
Возраст взрыва
Сборник стихов, Москва, 1988
ПРЕДИСЛОВИЕ
Представьте себе фантастическую ситуацию: молодой человек, который не имеет ни малейшего представления о том, что такое легкая атлетика и тем более что такое прыжки в высоту, пришел на стадион. И ребята, его знакомые, которые знают, что такое легкая атлетика и что такое прыжки в высоту, спрашивают его ради хохмы:
– А смог бы перепрыгнуть планку на высоте 2 м 50 см?
– Надо попробовать, – отвечает наш герой. Цель шутки достигнута, все смеются, а кто-то снисходительно замечает незадачливому юноше:
– Дурачок, это же выше мирового рекорда. Никто в мире так высоко еще не прыгал!
Но вместо краски на лице и прочих проявлений неловкости молодой человек неожиданно для всех воодушевляется:
– Ну что ж, ребята, тем интересней. Надо попробовать. Где тут у вас раздевалка?
Наивен? Смешон? Самонадеян? Нелеп? Как часто нас награждали и награждают этими эпитетами в семнадцать. И все-таки мне кажется, что именно этот молодой человек больше всего соответствует своему возрасту – возрасту осознания себя расширяющейся Вселенной, набухшей почкой, готовой выстрелить в небо, когда кажется, что способен перевернуть мир, возрасту взрыва. По-моему, настоящая молодая поэзия та, в которой постоянно присутствует, прежде всего, ощущение этой экстремальной ситуации, когда думаешь не о том, насколько причудливы у тебя формы листьев, а как бы поаккуратнее пробить потолок и не повредить фундамент здания, если места в цветочном горшке на подоконнике окончательно не будет хватать.
Говорят, нужно быть молодым душой в любом возрасте. Есть и другая точка зрения. Перефразируя поэта, нелепо ждать от яблони цветенья осенью, если она не расцвела весной. Осень – время плодов. Каждому возрасту свое. И мне часто не дает покоя вопрос: насколько полно использую возможности, дающиеся природой на двадцатилетнем возрастном рубеже, как их полнее раскрыть?
Время определяет если не все, то многое. Все младенцы поразительно похожи: и Коля с Машей, и желуди, и семена подсолнуха. Только время решит, кто превратится в мощный, бесшабашный дубище, удерживающий землю в корнях, как в ладони, кто погибнет с приходом первых холодов. Но каждый так или иначе дает миру кислород и этим оправдывает свое существование. Так и в поэзии. Естественно желание дорасти до размеров, когда молнии становятся продолжением твоих ветвей. Но это может оказаться реальностью много позже и лишь при условии, если ты с самого первого листика помогал планете дышать.
Нужно быть сверхидеалистом, чтобы в наше время полагать, что вот, мол, подул свежий ветер перемен, и интерес к поэзии сразу пойдет на подъем, как в шестидесятые. Но без стремления к этому, по моему, глупо было бы писать.
Более того, думаю, что поэзия сегодня должна быть активной и наступательной, как никогда, сама идти к читателю. Слово не реабилитирует себя, пока не реабилитирует себя человек. Чтобы люди снова поверили печатному слова, книжной исповеди, они должны сначала поверить друг другу, а это невозможно без создания атмосферы исповедальности, главную скрипку в которой должны сыграть новые поэты, шагнувшие на старые, запылившиеся за тридцать лет поэтические эстрады.
Но нельзя забывать и другое. Сегодня поэзия выходит на иной качественный виток, пытается глубже проникнуть в языковую и звуковую, музыкальную стихию. Говорить о самом насущном – как было, так и остается, по-моему, ее главной задачей. Но хочется, как говорится, не только вырабатывать кислород, но и молнии ветвями ловить, иными словами, дорасти до своей интонации, своего лица, своего поэтического голоса, «взорваться с толком».
* * *
В мой век не все о веке спето.
Как ни велик инфантилизм,
Двадцатилетние поэты
в России не перевелись!
Мне двадцать – это возраст взрыва!
Когда кричащие сердца
как обнаженные нарывы:
уже есть голос – нет лица.
Быть может, вечный спор с отцами,
чутье на каждый их огрех
толкает юность к отрицанью
единым махом истин всех?
А юный мозг, он может столько!
Но гибнет возле малых дел.
Как я хочу взорваться с толком,
чтоб наш корабль вперед летел!
У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
Моему деду, пропавшему без вести в боях под Москвой, посвящается.
Пришел к кремлю.
Был день седой и мокрый.
Устав от гроз, тепла ждала земля.
Вдруг защемило сердце:
«Это ж дед мой
закопан под стеной кремля!»
Вдруг услыхал,
как, не жале глотки,
дед крикнул, наземь падая:
– В ата…!
И