Маленькие и злые. Антология хоррора. Дмитрий КостюкевичЧитать онлайн книгу.
идет в дом, укладывает дочку. Помнит, думала, из чего бы навертеть ему котлет. И что он стал гораздо злее в эту неделю, будто советская власть была последней сдерживающей силой. Помнит, потела сильно. Большую часть помнит. Как солнце садилось, как взяла топор. Вышла на задний двор, двумя руками сжала топорище, замахнулась со всей силы и опустила лезвие ему на спину. Муж выгнулся, стал поворачиваться, а она за ним, дергает топор и не может вытащить, хотя вошел неглубоко. Ногой мужу в задницу кое-как уперлась, толкнула вперед – вытащила. Ударила снова, в основание шеи. Топор больше не застревал, входил и выходил замечательно. Входит – и выходит.
Вера все это помнит отчетливо, но так, словно стоит в доме у окна и глядит во двор на себя, машущую топором. Звуков нет. Ни ударов, ни крика, ни птиц. Ни яблок. Ни новостей из радио, только шипение помех.
Потом провал.
А потом она сидит за столом, перед ней таз, полный фарша, слепленного в одну большущую котлету. Радио еще шипит. У котлеты ясно выделяется голова, круглое туловище, как у снеговика, крепкие трехпалые руки и ноги. Каплевидный нос, широкая пасть с низко опущенными уголками. Вид разочарованный. Глаза мужа глядят на нее из-под нависших мясных век, уже не такие злые, как всю последнюю неделю.
– Увидимся, – отчетливо говорит котлета низким булькающим голосом и спрыгивает на пол.
Росту в нем сантиметров тридцать, он бегает быстро, но вразвалку, и топает по-ежиному.
То, что осталось, Вера грузит в тачку, отвозит в лес – недостаточно далеко – и закапывает в желтый песок среди сосенок, на пятачке, где всегда растут маслята. Недостаточно глубоко.
Соседи делают вид, будто верят, что он ее бросил и больше здесь не живет. Соседи делают вид радостно, с облегчением, как сообщники, ушедшие от расплаты.
Еще остался старый «Москвич». И дочка. А имя мужа почему-то пропало из Вериной памяти навсегда.
*
В первый раз он возвращается через три года, тоже в августе. Многие разъехались. Теперь это уже не деревня, а несколько дворов посреди леса. Брошенные дома чернеют в чаще, как гнилые зубы. А электричество еще есть и почти каждый день.
По субботам Вера ходит к соседке Тамаре в баню и, разморенная, засыпает рано.
Просыпается от шороха на кухне, чуть слышного перезвона посуды. Окно в сад возле ее кровати открыто, подоконник в росе. На подоконнике – дохлая мышь, подношение от кота. Как-то слишком светло в саду. Или в доме темней обычного.
Шлеп-шлеп. Маленькие мокрые ножки. За стенкой с тихим жужжанием крутится вхолостую педаль сломанного велика. Большая лесная крыса с красными глазами однажды каталась на этой педали, как на карусели, и напугала дочку. Жужжание замедляется и стихает. Быстрый топот. Простыня натянулась – кто-то, кряхтя, карабкается по ней с пола. Забравшись, он подпрыгивает и грузно приземляется ей на живот. Веки совсем отвисли и наполовину скрыли мертвые мужнины глаза. Секунду он таращится на Веру, затем вылепленная из фарша морда обиженно кривится, будто он вот-вот заплачет.
– Яфыфек