От Сталина до Горбачева. Воспоминания хирурга о власти в СССР. Николай АмосовЧитать онлайн книгу.
заполняют всю котельную. Молодые рабочие убегали от котлов на улицу. А ты – командир, за все в ответе!
Конечно, у каждого рабочего на такой случай инструкция, но нужно, чтобы они не растерялись, сделали все как положено. И чтобы, боже спаси, не загорелась деревянная коробка здания.
В первый раз я тоже испугался, толку с меня было мало, в полутьме заблудился на лестницах, но все обошлось – ребята дело знали. Потом уже не боялся. Если сравнить с кровотечением при операции на сердце, такая авария – детская забава.
Освоение профессии прошло успешно и довольно быстро. Через пару месяцев я уже мог заменить любого из рабочих, исключая щитового монтера и машиниста – они не доверяли мне своих дел.
Кроме нас с Севкой были еще два сменных техника. Оба они практики, теорий не знали. Дружбу с ними не водил.
Моложе меня на смене были только зольщики. Все звали Колей и на «ты», но уважали. Наверное, за работу, за простоту без панибратства. Не знаю за что, спрашивать не приходилось.
Смена была хорошая. Старший кочегар Коля Михайлов, почти ровесник – сын эмигранта, поэтому Коля боялся, что чуть что – арестуют. Щитовой монтер, Захарин Григорий, забыл отчество, много старше меня. Биография интересная: в 1914-м удрал от войны на иностранный корабль, плавал по всему миру. Надоело, обосновался в Штатах, переменил много профессий. Поддался на советскую пропаганду и приехал «строить социализм». Потом проклинал тот день и час, а уж коммунистов поносил «от и до». Выглядел очень импозантно – лицо как у профессора, комбинезон светло-голубой с массой карманов и застежек, читал английские книжки.
Только один человек на смене меня полностью игнорировал – старик-машинист. Еще при Цусиме был машинистом на корабле. Лишь через год мне удалось заслужить его минимальное уважение: я пустил турбину после аварии, когда сам старик спасовал и отказался.
Мне удалось сплотить смену примерно за полгода. Потом до конца не знал забот, мог спокойно заниматься в своей конторке. Для этого не нужно всех гладить по головке и сюсюкать о личных делах. Матерные слова я знал с детства, но практику прошел на станции. Теперь без употребления лежат эти слова. Вернее, перешли во внутреннюю речь. Очень помогают при операциях и конфликтах.
Как гудок прогудит, смену сдали, все собираются в «красном уголке» на пятиминутку. Начальник скажет несколько слов о работе, разберет ЧП, если были, пожурит нерадивых, похвалит хороших.
Приятный момент на смене – еда. В полдень, а в вечерние смены – часов в шесть-семь заявлялся зольщик и спрашивал:
– Коля, небось за обедом сходить?
Ему доставляло удовольствие поболтаться по поселку. Иногда что-то перепадало в столовой, наших зольщиков там знали. Рабочим пищу не носили, буфета или столовой не было. Перерыв не полагался, ели тут же, где работают, чаще черный хлеб с кипятком.
Времена года очень отзывались на станции. Летом не работа, а удовольствие. Нагрузки маленькие: светло всю ночь, освещение не включают. Топлива избыток.