Метафизика Петербурга: Французская цивилизация. Дмитрий Леонидович СпивакЧитать онлайн книгу.
пролива, вплоть до начала XIII столетия…
Как бы то ни было, но пространства северных морей, остававшиеся непроницаемыми для мореплавателей и купцов из других стран, были открыты для путешественников, принадлежавших к «норманнской цивилизации», либо располагавших в ней авторитетными покровителями. Жители Древней Руси к этому миру принадлежали, о чем летописец так настойчиво и убедительно говорит, дважды описывая путь «из варяг в греки» в начале своей летописи. Само это положение создалось как следствие «призвания варягов», описанного в той же Повести с необходимыми подробностями несколько ниже, под 862 годом (по нашему летосчислению).
Заметим, что, если следовать тексту летописи, получается, что «русь, чудь, словене» и прочие насельники Верхней Руси сначала изгнали варягов за море, отказав им и в дани, затем погрузились в междоусобные раздоры, и только после того послали за варягами вновь, обусловив притом их вокняжение четко оговоренными кондициями46. Следовательно, не варяги, но предстоятели местного населения полагали себя хозяевами положения на берегах Волхова и Невы. А ведь дело происходило в разгар «века викингов», когда им, казалось, никто, кроме разве что византийцев, не мог противостоять. Во всяком случае, франки о том и мечтать не могли.
Отметив своеобразие ситуации, нужно оговориться, что в одном, и в весьма важном отношении предки теперешних французов, безусловно, превосходили норманнов. Речь идет о началах государственности, присущих франкам с древних времен. «Уже при Меровингах можно говорить о своеобразном политическом мессианизме франков: они самой историей предназначены, чтобы создать могущественное королевство, «квазиимперию», и господствовать над другими народами. Позднее, при Каролингах, это представление франков о себе получит завершение в концепции «царственного народа» (gens regalis)»47. Остатки римского государственного устройства, в некоторых сферах достаточно прочные, сохранились в жизни и местного, галло-римского населения.
Ничего подобного на Руси, разумеется, не было. Именно в силу этого факта, русские с давних времен возводили устроение своего государства к «призванию варягов», в жизни же Франции норманнское влияние сохранило свой временный и локальный характер.
Было, впрочем, сословие, психологический склад которого испытал более глубокое влияние норманнов, а в известной степени и сформировался под их влиянием. Мы говорим, разумеется, о севернофранцузском рыцарстве, под определяющим влиянием которого выработались психологические доминанты и западноевропейских феодалов в целом.
Обращаясь к старофранцузской словесности, сохранившей немало ценившихся в этой среде сочинений, исследователи регулярно сталкиваются со следами более архаичной – так сказать, «проторыцарской» – ментальности. В этом случае целесообразно предположить, что перед нами – следы дружинной поэзии, в свою очередь, нередко хранящей следы древней «воинской магии». К текстам этого рода относится
Именно так понимает «наряд», упомянутый в формуле «призвания варягов», современная историческая наука (см.: Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. «Ряд» легенды о призвании варягов в контексте раннесредневековой дипломатии // Славяне и их соседи. М., 1989, с.9-11).
Ронин В.К. Франки, вестготы, лангобарды в VI-VIII вв. // Одиссей: Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. 1989. М., 1989, с.64.