Жатва – II. Зёрна знаний. Борис ГуановЧитать онлайн книгу.

      На одной из первых моих фотографий – весна 1946 года, где я прогуливаюсь с какой-то интересной дамой, увы, давно забытой. Мои первые детские впечатления связаны с двором на Гороховой улице, дом 12, где я с мамой, папой и бабушкой Фимой жил до конца 1952 года в отдельной квартире, вернее, в небольшой комнатке, отгороженной от квартиры жены папиного дяди – Александры Фёдоровны, тёти Шуры, и её дочки Ольги Ивановны, тёти Оли. Эта квартира анфиладного типа, вытянутая в одну линию, имела парадный и чёрный ход, причем нам достался парадный.

      У тёти Оли был муж с удивительным именем – Серафим Аполлонович – и сыновья: Василий – военный лётчик – и Виктор, который занимался парусным спортом, ходил на яхтах. По вечерам у них собирались старые друзья, и они играли в «козла» – какую-то старую карточную игру. Телевизоров-то не было. Я совсем не помню обстановку нашей комнаты, зато в квартире тёти Оли мне запомнились огромная картина в резной раме, висящая над диваном и изображающая зимний пейзаж в голландском духе, видимо, модная до революции копия фирмы Декамен, высоченное зеркало, тоже всё в резьбе, резные деревянные панели с охотничьими трофеями – зайцами и косулями, шторы на окнах и дверях с ламбрекенами и с кисточками.

      По контрасту с этими остатками прежней роскоши в кухне и в большом тамбуре на входе стояли в несколько этажей клетки с белыми красноглазыми крысами, которых из-за нужды разводили для медицинских исследовательских учреждений. Меня предупреждали: «Не суй пальчик в клетку – кусят!». От этих крыс и от старой пыльной мебели в квартире стоял специфический запах (пылесосов ведь тоже не было).

      Так как вся эта квартира располагалась на первом этаже, я часто вылезал во двор прямо через окно. Помню, как на зиму папа вставлял в окна вторые рамы, забивал и заклеивал щели полосками из газет. Потолки были высокие, так что на Новый Год папа приносил самые высокие ёлки.

      Первый этаж сыграл роковую роль в благосостоянии нашей семьи. Дед Фёдор оставил немало золота и столового серебра, заработанного ещё в «мирное время», то есть до первой мировой. Бабушке Фиме досталось ещё кое-что и от Романовского, который умер вскоре после эвакуации из блокадного Ленинграда. Она прятала свои сокровища в люстре, а после войны передала всё это золотишко-серебришко маме. Мама всю жизнь корила себя, что не уберегла это богатство. Хранила она его дома, не особенно пряча. Когда все были на даче, в квартиру забрался какой-то случайный пьяница и всё унёс, причем милиция его быстро поймала, но ничего не вернула. Чего-то требовать, особенно драгоценности, в то время было опасно.

      Двор был вымощен булыжником. Дворник в белом фартуке с медной бляхой прибивал пыль водой из шланга, иногда, к общему восторгу,