Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место. Андрей ШляховЧитать онлайн книгу.
напоминал Данилову доктора Бондаря, с которым они препирались во время работы на «скорой помощи», но Гавреченков был его усовершенствованным образцом – еще более неприятным в общении, плюс – обладающим определенной властью, а оттого совершенно невыносимым.
У сегодняшней пациентки было стопроцентное показание к кесареву сечению: предлежание плаценты. Вместо того чтобы, как положено, прикрепиться к задней стенке матки, плацента ее ребенка крепилась спереди, над шейкой матки, перекрывая младенцу выход наружу. При предлежании плаценты операцию проводят на тридцать восьмой неделе беременности, а иногда и раньше.
– Я хочу общий наркоз! – заявила женщина Данилову, едва он успел ей представиться. – Я, конечно, понимаю, что при местном наркозе я смогу сразу же увидеть сына, как только его «родят», но я ужасная трусиха и вряд ли смогу спокойно дождаться этого момента.
– Ваше право, – согласился Данилов, тем более что противопоказаний к общему обезболиванию у пациентки не было.
Желание пациента – это ведь тоже веское показание, или, если посмотреть с другой стороны, – противопоказание. У волнующегося человека повышается артериальное давление, а это во время операции кесарева сечения может кончиться сильным, неукротимым кровотечением. Считаные минуты – и мать умирает, а ребенок остается сиротой, едва появившись на свет.
Кроме того, беспокойная пациентка очень быстро сможет довести врачей до состояния нервного срыва, они начнут торопиться, будут шить не так тщательно, как могли бы, и могут даже забыть что-нибудь в ране. Не очки и конечно же не ребенка, а вот тампон или какой-нибудь мелкий инструментарий – запросто. Так что местное обезболивание при полостных операциях – выбор сдержанных и крепких духом людей. Остальным лучше на время операции отключаться полностью – так спокойнее и им, и врачам с медсестрами.
– Почему вы всегда идете на поводу у больных? – высказался Гавреченков перед самым началом операции.
Хорошо хоть, у него хватило ума дождаться, пока пациентка погрузится в наркоз и Данилов скажет традиционное: «Можете работать». Пациенты не должны слышать, как ссорятся доктора, этот балаган – только для своих.
– Так вы начинаете? – Данилов давно понял, что в подобных ситуациях лучше всего отвечать вопросом на вопрос.
Гавреченков молча взял поданный операционной сестрой скальпель и одним движением сделал надрез на тугом и выпуклом животе пациентки. Ассистент – врач Федоренко – отерла салфеткой заструившуюся кровь. С Федоренко у Гавреченкова, как утверждали местные сплетники, был настоящий служебный роман – длинный, тянувшийся с первых дней прихода Емели в роддом, то угасающий, то разгорающийся снова, и совершенно безопасный для обоих. У Гавреченкова была жена и дети, Федоренко, приехавшая в Москву из Омска, жила одна.
Пока хирурги добирались до ребенка, Данилов с медсестрой-анестезистом делали свое дело: обеспечивали стабильность состояния пациентки, контролировали показатели, которые записывала