Родом из ВДВ. Валентин БадракЧитать онлайн книгу.
каждого темы гасилось условиями военной жизни, но не затухало совсем, а тлело в сознании каждого, и затем, после переосмысления, снова разгоралось в подходящий момент, поднималось до жаркой, как пионерский костер, дискуссии.
– Отец… – Игорь перестал складывать тарелки в бак мойки и призадумался, опершись об угол мойки, чтобы дать отдых слегка гудящим от долгого стояния ногам. Он старательно шарил неводом в глубинах своей памяти, но не мог припомнить ничего конкретного, никакого красноречивого, яркого свидетельства игры с отцом, которого представлял в своем воображении в виде суровой, неприступной глыбы, как человека с непременно серьезными, рассудительными глазами из-под густых насупленных бровей. От этого он даже немного смешался и растерялся. Артеменко видел, что перед глазами товарища поочередно всплывают различные картины, но он почему-то не может зацепиться ни за одну из них. Игорь помнил, как много раз издали наблюдал за отцом, входящим в открытые ворота военной части или выходящим из них, и как почтительно ему отдавали честь. Видел, детским чутьем осязал громадный, непререкаемый авторитет отца, память отчетливо запечатлела, что к его слову особенно прислушивались во время нечастых застолий. Он, конечно, не понимал досконально значения произносимых в это время речей, но знал, что они всегда звучали как магические послания, обладали точным рельефом и имели героические оттенки, хотя и простые, но проникающие в душу каждого. А вот игр Игорь припомнить не мог, как ни силился.
– Знаешь, – сказал он, выпрямляясь и разворачивая плечи, как бы разминая застывшую в одном положении спину, – я больше всего помню несколько историй детства. Однажды, когда мы только переехали в очередной раз, отцу понадобились ножницы. Он долго не мог найти их и ужасно злился, до красноты лица, просто свирепел, потому что опаздывал на службу. Бегал по квартире, рылся во множестве ящиков, как дикий кабан в урочище. Мы все втроем молчали, притаились, как будто были виноваты. Потом он наконец нашел ножницы, что-то разрезал с их помощью – сейчас уже не помню что – и позвал нас всех в большую, на тот момент совершенно пустую гостиную. Глаза его уже не сверкали гневом, но горели, как два хорошо натертых пятака. Так было всегда, когда он принимал решение. И вот он взял в руки молоток, огромный гвоздь, сотку. Нет, пожалуй, стодвадцатку, и медленно, спокойно, со своей извечной холодной рассудительностью вогнал его в стену до половины. Потом взял ножницы и водрузил их на этот нелепо торчащий в пустой комнате гвоздь. «Отныне ножницы должны быть тут! Всем ясно?!» – изрек он грозно. Мы закивали головами. И я помню, мы несколько лет жили в той квартире, она была пусть и не роскошно, но не бедно обставлена, а ножницы всегда висели на том самом гвозде, напоминая о незыблемом отцовском решении.
Игорь обвел глазами мойку, как будто хотел удостовериться, что все на месте, и он уже в ином жизненном измерении. Затем он облизнулся и продолжил:
– Таких случаев было немало. Мы с малым – а он у меня на пять лет младше – жили