Феликс и Незримый источник и другие истории. Эрик-Эмманюэль ШмиттЧитать онлайн книгу.
красками, иначе она рассыплется в прах; и этого достигают, варьируя интонации, ритмы, слова, выражения, рассматривая ее со всех сторон – справа и слева, сверху и снизу, озвучивая пением и скандированием, шепотом и криком, пока наконец она не приобретет знакомое и привычное материальное обличье.
Когда Мама прервалась, чтобы приготовить обед, ее план нашего будущего выглядел уже таким реальным, что я бы не удивился, спустившись по лестнице, если бы попал в новое кафе «На работе».
На следующий день Мама, приверженная духу семейственности, посвятила в свой проект завсегдатаев кафе, умолчав о болезни господин Чомбе.
– Браво! – вскричала мадам Симона.
– Ррро! – восхищенно подхватила мадемуазель Тран.
– Вот это я понимаю – смелость! – объявил господин Софронидес. – Какое мужество надо иметь, чтобы предпринимать такое в стране, где душат любую инициативу!
– Признаться, дело-то каверзное, – ответила Мама, стыдливо потупившись.
Робер Ларусс закивал и с улыбкой процитировал:
– «Каверзный – заключающий в себе каверзу, с трудом разрешимый, запутанный. Каверзное дело. Каверзный случай. Каверзная просьба…»
– Все он врет, ваш словарь! – отрезала мадам Симона. – Напротив, тут дело яснее ясного: продать, купить и расширить. А если вдобавок разнообразить меню, то эти меры быстро помогут разделаться с кредитом.
В нашей повседневной жизни этот проект сыграл роль закваски в тесте: он, точно опара, поднимался, рос и разбухал, и мы с Мамой уже воображали себя королями улицы Рампонно, а то и властелинами всего Бельвиля. Не проходило дня, чтобы мы не добавили к нашему плану какую-нибудь деталь – посуду, бокалы, окраску стен, обивку стульев, фотографии, рекламные плакаты – словом, все, что еще сильнее обостряло наше нетерпение. Мама дала согласие господину Чомбе и вывесила на нашей витрине объявление: «Продается».
Предложения не заставили себя ждать: покупатели объявились в первую же неделю.
– Ну вот мы и богаты, мой Феликс, – еще богаче, чем я думала!
Этот наплыв желающих буквально опьянял Маму – она радовалась так, будто кто-то собирался дать восьмикратную цену за ее имущество.
Она выбрала среди претендентов одного – сапожника Арама Вартаняна, человека весьма уважаемого в квартале, сочтя его достойным соседствовать с ней.
– Бедняга, ему приходилось гнуть спину в такой тесной мастерской – не больше обувной коробки!
Тут-то и начались наши несчастья. Как-то днем, в среду, в нашем кафе объявился субъект лет сорока, в темном костюме, чопорный и мрачный, как птичье чучело.
– Мадам Фату Н’Дьяйе?
Мама перестала протирать бокалы и придвинула ему стул.
– Поль Вермуле, нотариус. Я представляю интересы господина Арама Вартаняна.
– Добро пожаловать! Вы принесли обязательство запродажи?[6]
Тот откашлялся.
– У нас возникла проблема, мадам Дьяйе. Я обратился в нотариальную палату и выяснил,