Дорогами совдепии. Юрий СлободаЧитать онлайн книгу.
в клетку, он гордо реял над серой толпой. Костя приближался празднично взволнованный. Патриарх взбил шляпу, почесал нос под очками. Шифоньер Савелий расправил крыло кепки. А Вижульман подправил свое пошатнувшееся материальное положение рублём однокурсницы, одолжив до первой пенсии. Материальное же кредо Бессеребреникова выражалось скупым словом – банкрот. А где-то пивные лари изнемогали, отягощенные бременем ячменного колоса. Стремительная, как «нате», выросла фигура Никиты. Из распахнутого ворота рвалась навстречу глазу дерзкая матросская тельняшка. Фамильный псевдоним Никиты – Донбасс. Он был из страны, где потухшими вулканами дремлют спящие терриконы. И по узким шурфам подземелья, покачиваясь, бредут чугунные караваны вагонеток, завьюченные черным золотом.
Золота в карманах Никиты не водилось, но зато в изобилии золотым дождём рассыпал он несметные идеи, которые были дороже золота, по его словам.
– Мужики, есть дело. Приглашает Пётр Михайлович.
Никита ничего зря не говорил.
Экономный и образованный человек был Петр Михайлович, заместитель декана гуманитарного факультета по хозяйственным вопросам и культурным взаимоотношениям. Титул завхоза для него был плевком в душу. Всё равно как адмирала оскорбить, назвав – швейцаром.
В главной кабинетной каморке его царил дисциплинарный порядок. И лишь бесхозяйственному глазу «склад уценённой рухляди», мог показаться хаосом. У каждого гвоздика был свой персональный гробик. Для гнутых и вогнутых. В затрапезных ящичках, как в сейфиках, аккуратно полёживал столярно-плотницкий и слесарно-безалаберный инструментальный хлам. Ветхие ржавеющие мощи, густо посыпанные пылью, были под строгим учётом завхоза. В копченом футляре из-под скрипки покоился музыкальный топорик. Забыл его, должно быть, заплечных дел Страдивари, интеллигент и закадычный коллега Петра Михайловича. Гигантская труба бременских трубадуров выдувала зелёной медью скомканный бок, символизируя бараний рог изобилия подпольного складского кабинета.
Покачиваясь на разболтанных протезах в ветхой бравости гренадёров, громоздились друг на друга стулья. Используя тренажёрную местность для взятия приступом актового зала, по пьянке. Обшарпанный шифоньер – хромой фельдмаршал воинствующей рухляди, блистал разбитым пенсне стёкол, прислонившись к стене, справляя нужду сыростью. Швабры и веники, разжалованная царица полей – пехота, после госпитализации снова была в строю. Фельдшерская рука Петра Михайловича бережно перебинтовала и заштопала боевую половую шеренгу лечебными проволочками и верёвочками.
Шедевры Васнецова и Сурикова выпадали из облезлых рамок, замученные творческим голодом. Безымянную копию «Лапоть в кокошнике», докушивала моль. Обглоданное нищей крысой чучело крокодила-каймана было музейной гордостью Петра Михайловича. Экспонат запугивал гостей вставными челюстями. С охотничьей страстью он закрепил его под потолком, как птеродактиля археолог. Оно, по-приятельски,