Потом пришли буржуины. Юрий СлободаЧитать онлайн книгу.
мысью, пушистым лучом щекочет веснушки. Смотрит зодчий Лодь на свою жену, улыбается.
С неё деревянную статуэтку княжны Лыбедь резал, и жёнки лик вправил туда, как яшму. Фигурки: Кия, его братьев и его жены, Ягоды, теперь у Владимира Киевского в хоромах. В светлице у лучезарного. Вдохновляют Великого князя. Побежала юркая тень по резному подоконнику, проваливаясь в рассохшиеся прожилки. Заскользила по срубу выше, где золоченые петушки и рыбки на солнце в бликах нежатся.
Сотворял Лодь резные узоры, словно пальцами лепил. Человеческих богов вырезал.
И сейчас в чуткой ладони мастера, как воск изгибалось мягкое тело дерева. Набухало жизнью, как янтарным соком смолы. Открывалось глубокие веко, будто под рукой целителя. Светлый лик расправлял крылом брыли, наполняя чело мыслью. Скользила ладонь по пасхальному лбу, шевельнулась под ней морщинка-жилка, зазвенела тонкой паутинкой луча.
Прорастала сухая сердцевина мадонной. Потянулась лебяжьей шеей, распустилась бутоном пальцев, лепесток мизинца оделся в полированный ноготок. Вздохнуло чело младенца душой мастера. Как от подземных вод пуповиной тянется бьющийся родничок. Как вечевой колокол вдыхает душу исполина в бубенчик-первенец, поделившись жизнью.
Выставил фигуру Лодь. Налетела стайка солнечных зайчиков. Бросил им лучей Ярило на подоконник, успокоились.
Снял он фартук. Завернул в холщёвину детище. И к воеводе подался. Суров был боярин. Не любил ждать. Велел с петухами пред ясны очи расшаркаться. День набирался сиянием. Полноводило голубизной небо. В воздушной глубине парила сойка. Босое бабье лето ступней катало росу. Дышала облаками земля. Из-под камня выбирался подорожник, расправляя жилистый передник, подсобив придавленной травинке выправить тщедушный стебель.
Заспанный злыдень подставлял под хмельную рожу пригоршню, умываясь грязью. За изгородью задирала подол баба, справляя нужду под лопухом.
В боярских хоромах просыпались, шлёпая подошвой. Не спал воевода новгородский. Не ложился в опочивальне, лишь пояс расстегнул. Лёгкая дрема под утро нырнула в слезящийся глаз и веком укрылась. Как порубал Добрыня деревянного идола на Перинь-горе, красные петухи теперь кукарекали зарю. Рябиновые капли с неба склёвывали. Крыши от огнища коробились. Востро глаз держал он. Да кровоточило сердце, железными шпорами терзало грудь, как кочет.
Посадские разбойничью башку поднимают. Человек на тайную подлость способен. Не верил Добрыня ни в Перуна, ни в Христа. Верил в князя Владимира. Да, далеко Киевский.
Скрипит половица. Мысль подтачивает душу. Лихое время… В палате душно. Зачерпнул кринкой воды, вылил на пол. Пыль прибил. За окном посадская площадь. Распахнула людное место пчельницей. Гулом наполняется. По терему смерды шастают. В палатах жены тихо. Воробей солнцу чирикает – жив, жив! Улыбнулся он малой птахе. Вольницу горлом празднует. Тяготят раздумья. Не люб Добрыня Новому городу. Знает о том. Хрустнул перстами. Прошёлся. Опрокинул тёплый