Почта св. Валентина. Михаил НисенбаумЧитать онлайн книгу.
Мои помощники нашли ваш номер в газете. Я полюбопытствовал, навел справки – возможности такие имеются…
– …
– Вам абсолютно не о чем беспокоиться. Я не сомневаюсь ни в вашей порядочности, ни в профессионализме…
– Простите, что прерываю. Как вас зовут?
– Ох, Илья Константинович… Разве я не сказал? Вот голова садовая! Валентин Веденцов.
Стемнин был поражен: откуда этот человек знает его имя? В газете было напечатано только два телефонных номера.
– У меня, Илья Константинович, к вам деловое предложение, некоторым образом связанное с вашей рекламой. Вы сегодня свободны?
– Я не в Москве.
– Ой, как жалко! А завтра?
От голоса исходила сила, не столько сила власти, сколько интереса и вдохновения. И хотя бывший преподаватель собирался завтра целый день бездельничать в саду и каждый час был для него на вес золота, дарового золота прощальной свободы, он почувствовал, что рад подчиниться. Сам звук по-утреннему бодрого голоса обещал перемены.
13
Поздняя красная смородина сплошь увешана сережками, каскадами ликующих ягод. Казалось, в каждую полупрозрачную ягоду туго влита полнота всей жизни, а ягод-близнецов – целые народы. Стемнин смотрел в глубь смородинового куста и в какой-то момент перестал замечать себя.
Он погрузился в зрение, отдался ему, упиваясь тем, как прозрачная кровь ягод, узор листьев, солнечная паутина впадают в зрачки, точно реки. Если бы не сильная радость, это походило бы на безразличие: он все принимал, ко всему относился ровно, не считая одно хорошим, а другое плохим.
В нескольких шагах за его спиной Елизавета Дмитриевна мыла кастрюлю, оттирала дно пес ком. Звук воды в мойке был крепкий, живой: словно маленький ребенок шлепал босыми пятками по чистому полу. Этот звук Стемнин тоже словно видел. Ягоды мерцали и затаенно пели искрами витража. Взгляд гладил радостью все, что видел, и даже то, чего не видел. Жизнь оказывалась глубже, тише, чем была, чем он думал раньше. Заметив светлые опилки, золотящиеся у подножия куста, Стемнин подумал, что сейчас он понимает мир и может даже исчезнуть, стать всем, что наполняло его зрение.
– Остался бы еще на денек, – сказала мать, заворачивая кран. – Слышишь, изверг?
Она стряхнула с пальцев капли воды на его голую спину. Стемнин вздрогнул и очнулся.
Отпустить сына в город с пустыми руками Елизавета Дмитриевна не могла. Из-под лестницы был извлечен выцветший отцовский рюкзак, в который были уложены: большой пакет моркови, два цукини, кулек с горохом и бобами (стручки мгновенно задышали стенки кулька), банка земляники в сахаре.
– Давай еще одну маленькую сумочку соберу. Где ты в Москве такие кабачки найдешь?
– Где? Везде. На Черемушкинском рынке. Или у метро, у бабок.
– Конечно! «На рынке»… Они тебе там продадут кило селитры.
– Надорвешься от здоровой пищи, – проворчал он.
– Помидорок еще положу. В рюкзак не клади, раздавятся.
– Мама!
– Не