Дети Хедина (антология). Ник ПерумовЧитать онлайн книгу.
желто-лимонный, с белыми колоннами, поддерживавшими треугольный фронтон – тонул в зарослях цветущего жасмина. Под фронтоном тянулись белые же буквы – «КАРМАНОВЪ» и «ВОКЪЗАЛЪ», еще старые, поменять которые у горсовета никак не доходили руки. Слово «вокзал» и вовсе, видно, крепил какой-то шибкий грамотей, ибо поставил туда аж два «ера». Ошибка пережила и царских железнодорожных инспекторов, и советских ответработников.
– Хорошо…
Ага, хорошо. Тихо, безлюдно, хотя суббота. Небо безоблачное, и день обещает выдаться жарким. Сейчас народ потянется на огороды, после войны вышла-таки легота[2], стали прирезать земли, кто хотел. Где-то далеко, в дальнем конце платформы маячила белая рубаха и белая же фуражка милиционера.
Машка недовольно бурчала, то и дело одергивая платье.
Автобусов в Карманове пока не завелось, хотя разговоры об этом ходили уже лет пять. Но разве ж советскому студен… то есть уже не студенту, молодому специалисту, приехавшему работать, это помеха?
На привокзальной площади пусто, два ларька – газетный и табачный – закрыты. От вокзала начинается проспект Сталина. Когда-то давно, до революции, он упирался в купеческие склады, их сломали, когда строили вокзал и прокладывали железку. С тех пор ходили слухи, что хозяин тех складов, купец Никитин, сказочно нажился на этой продаже, да только потом император Александр Третий – которого в новых, послевоенных учебниках уже именовали отнюдь не «кровавым тираном» или «оголтелым реакционером», а «выдающимся государственным деятелем, очень много сделавшим для развития России, несмотря на известную ограниченность взглядов как следствие буржуазно-царского происхождения» – приказал отправить на каторгу и тороватого купца, и жадного подрядчика.
Их сослали то ли на Сахалин, то ли на Чукотку, а вокзал остался.
Проспект Сталина. Громкое слово «проспект» досталось улице совсем недавно вместе с лоскутом серого асфальта посередь городка, а раньше называлась она Купеческой, а в народе просто «Никитинка». Давно нет купца Никитина. Но, став проспектом, центральная кармановская улица переменилась не слишком. Белый низ, темный верх. Оштукатуренные кирпичные стены первых этажей и деревянные вторых. Резные наличники, ставни, коньки, все оставшееся еще с царских времен. Когда-то давно тут жили кармановские купцы, на первых этажах помещались лавки, потом их не стало, а после войны они вернулись снова, когда опять, словно при нэпе, разрешили частную торговлю, кустарей, мелкие артели и прочее.
– О, смотри-ка, и Моисей Израилевич мастерскую открыл!
На фасаде красовалось:
«Моисей Израилевич Цильман. Раскрой и пошив любой одежды. Одобрено обкомом партии!»
– Эх, и он в нэпманы подался… а такой славный дядька был… галифе мне, помню, сработал, всему батальону на зависть…
– А чего ж, он славным быть перестал, как мастерскую открыл? – поддела Машка. – Он же всегда шил, просто на квартире, частным порядком. А теперь все как полагается.
– Не дело это, все равно, – упрямо пробурчал