Статьи и интервью. Юрий МамлеевЧитать онлайн книгу.
мастерстве можно достичь.
В языке «русскость» Платонова выражена с потрясающей силой, но ведь за языком стоит образ мышления (и автора, и его героев) – и в этом еще одна трудность восприятия Платонова на Западе. В чем именно состоит эта трудность? Ведь воспринимает же Запад и Достоевского, и Толстого. Но прежде чем попытаться ее определить, я скажу несколько слов о своем личном восприятии Платонова…
На Западе оно немного изменилось (хотя это «немного» весьма существенно); например, по контрасту с психологией западных людей герои Платонова стали выглядеть более экстраординарными, чем раньше, а следовательно, и сама Россия, которая стоит за ними, начала казаться действительно удивительной страной, хотя бы в смысле ее уникальности и отличия нашей психологии от западной.
Разумеется, каждая цивилизация – индуистская, западная, китайская, мусульманская и так далее – уникальна, мир – это не безликий ряд стран и народов, но платоновская вселенная для меня – это мир четвертого (в психологическом плане) измерения. Его герои, движимые своей «задумчивостью», как бы направили свет своего сознания внутрь собственного бытия, готовые добраться до его истоков.
Фактически в них вычерчен и обнажен тот, кого древние называли внутренним человеком. Но любопытно при этом, что герои Платонова – вовсе не святые или мистики, а так называемые обычные люди. На Западе все, напротив, гораздо определенней: если вы «средний» человек, то вам отнюдь не рекомендуется «задумываться», особенно посреди работы, подобно Вощеву. Повседневная западная жизнь крайне рационалистична, поверхностна, скорее, даже «технологична» – и поэтому герои Платонова для западного читателя кажутся совершенно «фантастическими» существами (это же было сказано в западной литературной критике и о моих героях), таких людей-де не может быть в жизни, потому что жизнь – это простое функционирование, цепь «фактов» и больше ничего.
Другое дело, если человек – какая-либо исключительная личность, мудрец или мистик, тогда ему, так сказать, профессионально необходимо «задумываться» – на Западе пунктуально различают функции и место каждого человека в системе, не смешивают их, выделяют, кто есть кто. «Задумывающийся» обыватель – это почти социальное бедствие. «Обыденная» жизнь в произведениях Платонова с ее необыденными глубинами – нечто противоречащее западному инстинкту жизни.
Не помню уж, из какой книги врезалось мне в память замечание одного западного исследователя, что только русские способны отложить обед, если не закончен спор о духовных проблемах. Следовательно, такие вопросы (с этой точки зрения) – не часть жизни, а в лучшем случае часть «культуры», обед же, напротив, и есть «реальная» жизнь, «факт»… В силу такого взгляда отечественная словесность воспринимается на Западе как литература иного, загадочного континента, которая, безусловно, имеет великую общечеловеческую ценность, но одновременно с налетом некоей тревожной (и не всегда приемлемой) внутренней таинственности.
Тем