Грустный перечень моих убийств. Вячеслав Вячеславович КиктенкоЧитать онлайн книгу.
Ты чо? Ну скажи, жалко тебе, да? – Ещё продолжали мы тянуть жилы, но, убеждаясь, что уста царицы немотствуют окончательно и бесповоротно, сдавались. И, жалковато отыгрываясь, сквалыжничали:
– А всем подарок достанется?
– Всем, конечно же, всем – милосердствовала Снегурочка – лотерея беспроигрышная…
– А сколько гостей будет? А кого позовут? (кроме нас, естественно) – ревниво любопытствовали мы.
– А взрослые будут?
– Нет, взрослых не будет. Они соберутся в другой раз. Отдельно.
Ух ты! Отдельно взрослые, отдельно дети. У нас так всё в кучу, в один присест. Да ещё после обеда обязательно выпрут в другую комнату… Или на улицу…
– А кто из ребят будет?
– Из ребят?.. – Она задумчиво загибала пальцы – один, два, три…
Вот уже кончились пальцы одной руки… Вот уже загнут восьмой, девятый, десятый… Куда, куда столько? Как можно? Зачем? Неужели хватит подарков? – ужасался я молча,
а вслух лишь предательски выдавил:
– Нелька будет?
– И Неля будет. Мама сказала, в первый раз пригласим всех ребят, посмотрим, кто умеет себя вести прилично, а кто нет.
Вот это да! Это по-королевски.
…обидно, правда, что старались зазря, обхаживали принцессу впустую – позвали б и так. Но жалеть теперь поздно.
Да нам с Коляном, честно говоря, и жалеть-то было не о чем – игра в поддавки принята, негласно одобрена, и яблоко раздора, нежно подброшенное судьбой, с каждым днем становилось всё соблазнительнее, всё слаще, – наливаясь, дозревая до своей окончательной полноты, до промысленного свыше исхода…
***
Свежо, празднично пахнуло мандаринами, вынутыми из буфета, остро запахло ёлкой, оттаявшей в чулане и уже с самого утра, покуда я досыпал, вставленной в крестовину, сооружённую из перевернутого табурета посреди комнаты.
Теперь предстояло нарядить её с тонким, вечно непредсказуемым выбором, с учетом зияний и выпуклостей кроны, её мутноватых, иззяблых глубин; нарядить хрупкими шарами, витыми стеклянными сосульками, морозно облитыми звёздами, перевить канителью, пересыпать блёстками, увешать конфетами и грецкими орехами, звонко обёрнутыми в золотую и серебряную фольгу – в общем, свершить весь тот волшебный, радостно-хлопотливый обряд, который ожидался каждый год с таким нетерпением, с предвкушением чего-то неизмеримо большего, чем может дать любой, самый замечательный праздник на свете. Каждый год ожидалось Чудо.
И оно не совсем обманывало, нет…
Оно мерцало в какие-то забвенные доли минут, скрадывалось, и снова вспыхивало – вон там, над зажжённой свечой, внезапно озарившей медленный поворот
стеклянного шара в густой тёмной хвое…
Оно проскальзывало в незнакомо-праздничной улыбке старых знакомых, весело и шумно отряхивающих снег у порога, в ласковом слове, в обещании…
Но уплывало, обязательно уплывало куда-то в долгую морозную ночь, таяло золотыми отблесками на стене, весело-приглушёнными голосами из соседней комнаты, где всё ещё длился взрослый