История одного Человека. Георгий Константинович ЯчменевЧитать онлайн книгу.
действия моего брата испугали меня, но в тот же момент доказали, что ради своего родича, король мог пойти на самые ужасные деяния.
Совсем не изменившись ни в лице, ни в повадках, Валенс, с наброшенной поверх доброжелательностью, отправился в сторону, где меня, по рассказанному вымыслу, унизили у всех на виду. Каким-бы миролюбивым он тогда не казался, его всегда выдавало одно особенное свойство. Как только он менялся внутренне, вокруг него, словно незримый дух, уплотнялось какое-то поле, хоть и невидимое для глаза, но весьма чётко ощущаемое душой. Я всегда чуял неладное, когда рядом с братом начинала плескаться эта его энергетика, словно бы те силы были и его, и в тот же момент, кого-то другого, уже не столь радушного и известного всем милого добряка. Как-будто доверяясь своим инстинктам, Валенс утрачивал своё сознание и становился инструментом в руках бессознательного. Не страшен ли тот, кто, довершившись своим истинным побуждениям, превращается в что-то бесчеловечное? Когда кто-то вот так доверяется своей внутренней природе, всем нам заведомо хочется думать совершенно иное. Вот вроде бы сто́ит прислушаться к своему настоящему «Я», человеку тут же должно открыться всевышнее миролюбие. Но, к сожалению, могу сказать только одно – как-бы не так! Валенс – это наглядный пример лжесловия всех тех моралистов, щебечущих о великом только в теории, когда как практически, сами боятся даже кончиком пальца тронуть свои усмотрения.
Тем временем, Валенс не сбавлял ход. Самая простая мысль на весь этот счёт – брат одного обиженного ребёнка хочет поговорить о воспитании обидевшего его. Эх, если в наших семьях всё было проще… Семьях, где перед разговорами приготавливают хладные клинки и обтачивают их лезвия сыромятными ремешками. Мне тогда стало жутко, но не за потенциальных жертв моей фантазии, а за себя самого. Что если бы стало известно, что вся история – сплошная выдумка, а я лишь решил подурачиться со своей княжеской шаловливостью? Само собой, вообразив самое ужасное, до чего король может дойти в своей «праведности», я набросился на подрагивающую у ножен руку Валенса и стал в слезах умолять его ничего не делать, будто бы братские наставления уже успели начать воплощаться в реальности, а сам процесс давно был в самом разгаре: «Брось это братец, пустое оно, пустое!»
В вечер того дня у нас с братом состоялся откровенный разговор. В семилетнем возрасте, скрывать мою чужбинность удавалось уже не так легко, посему, просветительскую деятельность Валенс тогда взвалил на себя. Пока всех распределяли между гимназиями, лицеями и дорогими пансионами, ко мне приставляли личных педагогов. Репетиторский коллектив был столь непосредственным, что его нельзя было и вровень ставить с какими-то, даже самыми высокородными педагогами из высших заведений. Такое внимание к домашнему обучению опустило щиты и защищаться от моих открытых расспросов стало невозможным. Тогда-то я и обрёл себя именно тем, кем остаюсь по сей день. Я обрёл фатум, которым меня наградил мир. После узнанного, мне стало под силу играть со своим роком, поворачивать