Сибирь. Георгий МарковЧитать онлайн книгу.
наступит час, когда это отчаяние и эта покорность переплавятся в иное – в потребность изменить мир, изменить себя. Это обязательно произойдет. Более того, это уже происходит. Для тысяч и тысяч людей уже и сейчас ясно: в этой войне надо делать только то, что принесет России поражение. Царизм без поражения не свалится. Это зверь живучий.
Лихачев вскочил, закинул крупные руки за спину.
– Поражение! Это слово бьет по моим перепонкам, как снаряд. Я русский и не хочу, чтоб мое отечество лежало распластанным у ног немецкого кайзера.
– Поймите, Венедикт Петрович, только поражение царизма принесет очистительную революцию.
– Униженная и разбитая отчизна подобна трупу. Ее не спасут и революции.
– Не народ, а царизм потерпит поражение.
– Нет, нет! Ради отечества я готов на все! И я не потерплю, Иван, твоих разговоров. Забудь это слово – поражение! Мы должны победить врага. Только гордой и сильной стране революция может принести избавление от нужды и страданий.
Ваня попытался доказать ученому, в чем его заблуждения, но тот не захотел слушать. Разгневанно шаркая ногами о паркет, он удалился в другую комнату, плотно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.
Ваня проводил ученого взглядом, осуждая себя за излишнюю прямолинейность в суждениях. «Ну ничего, то, что я не смог доказать вам, господин профессор, то вам докажет сама жизнь», – утешал себя Ваня, не зная еще, как поступить дальше: сидеть ли в ожидании, когда гнев ученого уляжется, или покинуть его дом до каких-то лучших минут.
Ваня не успел еще решить этого, как дубовая дверь открылась и Лихачев вернулся с какой-то виноватой улыбкой, так не подходившей к его суровому лицу.
– А ну ее к черту, Ваня, твою политику! Я ее недолюбливал в молодости, а в старости она мне и вовсе не нужна. Давай пить чай с брусничным вареньем, – глуховатым голосом сказал Лихачев.
– Что ж, чай пить – не дрова рубить, говаривали в старину, – усмехнулся Ваня, – однако истины ради замечу, Венедикт Петрович, что, возможно, политику вы недолюбливали, но других поощряли заниматься оной.
– Что за намеки? – снова сердясь, спросил Лихачев.
– Никаких намеков, одни факты. Мне вспомнились ваши постоянные конфликты с реакционной профессурой.
– Да разве это политика, друг мой ситцевый?! Просто-напросто сердце мое не терпит несправедливости. Наука требует свободы духа…
– Вот, вот, – поощряя откровенность ученого, затряс головой Ваня.
– Опять ты меня, искуситель негодный, вовлекаешь в антиправительственные рассуждения. Да ты что, подослан тайным управлением жандармерии?! – замахал кулаками Лихачев, надвигаясь на племянника, поблескивавшего из угла своими темными глазами.
– Успокойтесь, дядя! – вскинув руки, сказал Ваня. – Я не подослан, а послан, дядя, к вам. Послан студентами-большевиками. Позвольте воспользоваться вашей гостиной и провести тут завтра вечером небольшую беседу. Мы в крайнем затруднении. Мы существуем нелегально,