Рюрик. Полёт сокола. Михаил ЗадорновЧитать онлайн книгу.
Двину-реку Западную, всё в то же море Варяжское стремятся купцы к торговым градам великим Волину, Велиграду-Рарогу, Старграду, Зверину, Любеку, а уж оттуда по всей Европе расходятся, до датского Хедебю и свейской Бирки.
Только беда, она завсегда в том, что сами имеем, прячется. Коли беден человек или земля какая, так беда в бедности и хоронится. А настоящая беда, она в богатстве жить любит.
Покуда моложе был, да детьми крепкими окружён, то беду удавалось в руках держать, а вот как состарился, а дети все загинули, тяжко справляться стало и с вольницей новгородской, и с захватчиками алчными. Вольность – дело доброе, коль на общее устремлено, а коли каждый токмо про своё дбает, то и в вольности беда поселяется, и ею же питаться зачинает».
Так или около того думал старый Гостомысл, дожидаясь прихода волхвов, коих он призвал на сегодня к себе. Княжеский терем был построен давно, но добротно, дерево рубили в лесу только то, на которое указывали волхвы и шаманы – им тайна дерева открыта, и ведают они, какое будет стоять триста лет, а какое шашель побьёт да плесень одолеет уже через двадцать.
Гостомысл сидел на широкой дубовой лаве, застланной мягкими козьими шкурами, в полном княжеском одеянии – червонном кафтане, расшитом золотыми нитями и речным жемчугом, и в зелёных, так же расшитых, сапогах, соболья шапка лежала рядом. Опирался он на резной посох, на который положил не только сцепленные пальцы жилистых рук, но и подбородок. Блекло-голубые, как лепестки отцветающего льна, очи глядели куда-то в неведомое. Прямой нос на исхудавшем лике ещё больше заострился от хвори. Поседевшие власы и борода делали его самого похожим на волхва. Низко согбенная спина князя походила на буквицу «Слово» и рекла о тяжести прошедших годов и выпавших горестей и утрат. Много лет назад он, Гостомысл, был молодым и здравым, и теремные светёлки да горницы полнились криками и смехом ребятишек. А нынче одинокая тишина да заждавшаяся кончина поглядывают из тёмных углов, торопят подгонять дела.
– Погоди, мать-Мара, скоро уже приду, вот дай только последнее на этом свете дело свершить для Новгородчины, какое я задумал, – в голос молвил старый князь. Его охоронец и ухом не повёл: ведал, когда князь просто сам с собою беседу ведёт, а когда к нему обращается. Вергун был не токмо охоронцем, но и постельничим, и собеседником, и помощником князя во всех делах теремных. Летами немолод, да крепок, будто комель дубовый, плотный, основательный.
– Пойдём-ка, братец, – кликнул князь, – в светлице малой привечать волхвов будем, в гриднице больно места много, душевности нет.
– Так уже всё готово, княже, полы метены и скоблены, лавы красными оксамитами покрыты, – ответил верный страж, подхватывая Гостомысла под локоть крепкой рукой.
– Как меркуешь-то, Вергун, – спросил князь, с помощью охоронца и посоха усаживаясь на своём резном троне, – может, стоило кого из бояр пригласить на сию беседу?
– Нет, княже, – мотнул головой охоронец, поправляя полы княжеского кафтана и соболью шапку, что