Невидимки. Стеф ПенниЧитать онлайн книгу.
дочь семь лет?
– Ну да, так и есть. По крайней мере семь лет назад она вышла замуж, и с тех пор я ее больше не видел. Говорят, она сбежала, но… я в это не верю.
– Кто говорит, что она сбежала?
– Ее муж и его отец. Говорят, что она сбежала с горджио. Но у меня уже тогда были подозрения, а теперь их стало еще больше.
– Подозрения в чем?
– Ну… – Леон Вуд оглядывается через плечо, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, а потом, хотя в офисе мы одни и рабочий день давным-давно закончился, наклоняется ко мне еще ближе и шепчет: – В том, что они ее прикончили.
На шутника он при этом не похож.
– Вы считаете, что они… то есть ее муж прикончил ее семь лет назад?
Леон Вуд возводит глаза к потолку:
– Ну, скорее шесть, чем семь. После того, как она родила. Лет шесть с половиной тому назад.
– Так. Вы подозреваете, что вашу дочь убили шесть лет назад, – и все это время вы молчали?
Леон Вуд разводит руками и вновь устремляет взгляд на меня.
Я не слишком часто задумываюсь о своей… как бы это сказать? – национальности? культуре? Не знаю уж, каким словом это понятие обозначают социологи в наши дни. Мой отец появился на свет в поле в Кенте, где его родители собирали хмель во время Первой мировой войны. Мои дед с бабкой вели кочевую жизнь; в поисках работы они колесили по юго-западу вместе с сыновьями. Мой единственный оставшийся в живых дядя сейчас осел где-то на южном побережье, но лишь потому, что кочевать ему уже не позволяет здоровье. Во время Второй мировой мой отец встретил девушку-горджио по имени Дороти, когда водил «скорую» в Италии, куда его интернировали и где он научился читать. После войны он сознательно откололся от семьи, и с его родней мы больше не виделись. Мы с братом выросли в доме, ходили в школу. Мы не были кочевниками. Дороти – наша мать, родом из Тонбриджа, – была бойкой дружинницей Земледельческой армии[3] и никогда бы не позволила романтике дорог вскружить ей голову. Она была фанатичной поборницей всеобщего обучения, а мой суровый, не склонный к юмору отец сам научился всему, что знал. Он даже дошел – большинство наших родственников сказали бы «докатился» – до того, что стал почтальоном.
Но, несмотря на это, нам с братом все-таки открылась и другая сторона жизни. Я (я в особенности, поскольку с рождения смуглый) не понаслышке знал, каково это, когда тебя называют грязным цыгашкой; знаю я и о затяжных дрязгах по поводу мест, где цыгане вставали табором, и о выселениях, и о петициях, и о полемике по вопросу образования. Я знаю о взаимном недоверии, которое помешало Леону заявить в полицию об исчезновении дочери – равно как и обратиться к любому другому частному детективу. У меня есть некоторое представление о том, что заставило его пойти ко мне, и я понимаю, что он, должно быть, доведен до крайней степени отчаяния, если решился на это.
3
Джей-Джей
Пожалуй, мою семью не назовешь обычной. Для начала – мы цыгане, романи, рома, или как там еще о нас говорят. Мы из рода Янко. В Англию мои
Добровольная женская организация времен Второй мировой войны, участницы которой заменяли на полевых работах ушедших на фронт мужчин.