Синдром Л. Андрей ОстальскийЧитать онлайн книгу.
ягодицы сомкнула как можно плотнее. И мычу: «Ы ыаиу ыя уам. Ы оол». Что это значило? Значило: «Я ненавижу тебя, Рустам, ты козел».
Но он все равно ничего не понял. Говорит: «Напрасно стараешься. Я этого языка не знаю. Если бы по-английски – еще куда ни шло… А на этом – ыыном твоем – я ни гугу». И смеется, подлец. Я еще хотела его спросить, как ухо-то? Много ли обезболивающих глотать приходится и не вредно ли это для твоего драгоценного здоровья? Но не стала. Все равно не поймет ведь, дудак.
А он тут руку мне на ягодицы положил – меня сразу затрясло даже. От ужаса. Но он ничего никуда засовывать не стал. А принялся тихонечко гладить. Гладит, нежно так, ласково. Гладит и приговаривает: «Вот это попка! Всем попкам попка!» Рука у него теплая-теплая, даже горячая. «Да расслабься ты», – говорит. И вдруг я стала успокаиваться. Вопреки всякой логике и смыслу – ведь знала его манеру уже достаточно, чтобы нисколько не обольщаться, не верить ни голосу медовому, ни прикосновениям нежным. Наоборот, когда он ласков – это плохо, признак особой опасности.
Умом-то я это понимала, но ничего поделать не могла: после пережитого ужаса организм вдруг раскис, расслабился. Плевать ему было, организму-то, на доводы разума. Он больше не мог в напряжении жить. Адреналин, наверно, кончился… И я точно поплыла куда-то далеко-далеко. Мышцы мои разжались, и он, гад, до ануса добрался. Там, ясное дело, масса нервных окончаний. И его нежные прикосновения стали вдруг меня пробирать – просто до мозга костей. В жар меня бросило. Стыдно мне, противно, но ничего поделать не могу. Только вопить пыталась: «О-о-от, о-о-от, о ы эаэ!» То есть пытаюсь сказать: «Сволочь, сволочь, что ты делаешь!» Но он все равно ничего не понимает. И знай гладит-массирует меня. Там. Потом вдруг остановился. Говорит: «Что это с тобой, мать? Никак возбудилась? Неужели нравится?» Я пытаюсь головой помотать в знак отрицания, кричу: «Э, э, э-а-э-а! Ы ыэо!» – в смысле: «Нет, нет, не нравится! Ты – идиот!» Но он только смеется. Постепенно я опять как будто успокоилась, и он тоже. Помолчал, потом говорит другим каким-то тоном, злым довольно:
– Пора к делу. Тебя, Сашенька, папочка с мамочкой как в детстве наказывали? Ремнем пороли?
Ну, я на такой вопрос отвечать и не пыталась.
А Рустам говорит:
– Без слов вижу, что нет. По выражению затылка и обнаженных поверхностей. Неужели ни разу даже не выпороли? Ох, это они напра-асно. Древняя мудрость: кто жалеет розгу, тот портит дитя. И вот посмотри, что в результате выросло? Тьфу! Ну, ничего, пусть с опозданием, но узнаешь сейчас, что такое крепкая мужская порка.
Я лежала и не то чтобы очень боялась. После только что пережитого, после ожидания садистских пыток и мучительной смерти с порванными кишками, перспектива какой-то там, видите ли, порки, уже не пугала. Поду-умаешь! Мне, конечно, пробовать действительно не приходилось, родители были категорически против телесных наказаний и унижения девичьего достоинства, но, если веками этому делу детей подвергают и те как-то это переживают, значит, не может быть это так уж страшно. Вот тебя, Нинка, ведь,