Остров гуннов. Федор МетлицкийЧитать онлайн книгу.
и смутно вырисовывался риск потери вкладов. Было ли это аферой, или он действительно хотел добиться результата, в этом уже разбиралось следствие.
Купец, жестикулируя перед самым лицом отодвигающегося «либерала» и задевая его руки и грудь, доказывал господствующую здесь теорию, напоминающую евразийскую: народы должны управляться могучей и всеобъемлющей идеей, а не анемичными учреждениями. С помощью идей, а не громоздких и неповоротливых бюрократических механизмов или трудно контролируемых массовых движений. Только радикальное обновление народной самобытной гуннской души, под водительством вождя, шаньюя!
Я добро засмеялся.
– У нас, напротив, – главная ценность – человек, а не идеологии.
И обвел взглядом всех присутствующих.
– То есть, вы и есть вечно цветущее древо жизни, источник идей. Вам бы только пробежать несколько столетий за короткое время.
«Человекам» это понравилось.
Щетинистый купец почему-то обозлился, бросив на меня острый настороженный взгляд:
– В купечестве няма человеческой ценности. И приятельства дружбы няма. Боже опази! Тогда не може править дело. То е совсем различно.
Зря строил пирамиду аргументов, впав в обычную иллюзию доказывания своей истины другому, который не способен услышать.
– Близость между людьми заложена в их природе, – пытался я улыбаться дружески. – Как и любовь. Аттила убил брата. Жалел ли он его? Думаю, да. Была же между ними дружба. Только пересилила алчность и власть. Это и есть преграда между людьми.
Худенький ученый-книжник с венчиком волосков на лысине, «Летописец», как здесь его называют, беззащитно оглядываясь, поддержал меня.
– Хун – звучит гордо! Тое по природе добр. От древни времена това е желание найти светлую земю Эдема. Сейчас родится новый дух просвещения и открытий.
Мне стало интересно. Присутствовал при рождении идеи гуманизма, чего-то вроде эпохи Ренессанса. Меня привлекали не упертые, застывшие внутри своих убеждений, а только те, кто не знает, где правда. Незнание правды понуждает к прорыву куда-то за пределы местечковой антропоцентричности, не могущей удовлетворить.
Щетинистый делец глянул на Летописца с насмешкой.
– Как бы отнова не тлеть в глухой дыре, профессор кислых щей. Там тебя разместят.
Летописец принял жертвенно-гордую позу выразителя народных чаяний. Ему действительно было разрешено вернуться из провинции за смирное поведение.
Мне хотелось заступиться за него.
– Некоторые тоже могут сесть.
У купца перестали бегать глаза.
– Всичко е относительно. И ты тоже. Был, и няма тебя.
– Как и тебя, – осмелел я. Не выношу, когда нехорошо давят. – Ты что, застрахован?
– А ты трюк! Я произвожу полезный продукт.
Лицо купца неприятно исказилось. Он не терпел урона самолюбия. Вдохновляясь своей нарочитой убежденностью, стал выкрикивать что-то, вставляя матерки (наверно, это для них естественный язык), о темных чужденцах, сующих