Конец света: первые итоги. Фредерик БегбедерЧитать онлайн книгу.
Но Ален Пакадис не просто рассказывал о ночи – он вносил на газетные страницы поэзию.
Вот для того-то и нужны светские хроникеры! Мы полагаем, что они составляют списки звезд и сочиняют залихватские подписи к фотографиям, порой неизвестно зачем отвлекаясь на каких-то пьяниц, возомнивших о себе бог весть что, тогда как на самом деле они стремятся совсем к другому: описать страхи элиты и способ существования новой аристократии, тайком протащить в газету фривольную роскошь, прихватив в качестве безбилетного пассажира еще и стиль. Пруст, Фицджеральд, Саган, Агата Годар и Бертран де Сен-Венсан – все они бойцы одного и того же невидимого фронта! Дух современности может найти концентрированное выражение в самой никчемной вечеринке. Что же делал Пакадис в своей отвязной панк-манере? Да просто-напросто сочинял роман, то есть вел нечто вроде репортажа, обладающего собственной тайной. Черные очки позволяли ему видеть то, чего не видели другие: «Серебряные веки и лунный цвет лица – спутники любви и смерти» (11 июня 1975). «Реальности не существует; за фасадом, за внешней оболочкой – пустота; меня нет, как нет и вас, читающих эти строки» (июнь 1979).
Отныне, чтобы пустить пыль в глаза молодым кретинам, незнакомым с творчеством ершистого Пакадиса, мне, пожалуй, будет достаточно рассказать одну историю. Как-то вечером, это было в 1985-м, я встретил Алена Пакадиса в квартале Бержер, – он в одиночестве стоял у колонны и плакал. Плакал он потому, что его не пустили во Дворец. От его вечернего костюма с нацепленными флюоресцирующими беджиками несло блевотиной. По-моему, он даже успел наделать в штаны. Шмыгая сопливым носом, он пытался нюхать подобранный с земли комочек «спида». Человека, олицетворяющего то, что Франсуа Бюо назвал (в эссе, по большей части посвященном именно ему) «духом1970-х», дворцовая служба охраны вышвырнула вон, как какого-нибудь бомжа. Фабрис Эмаэр умер, освободившееся место заняли совсем не шикарные молодые люди, и Пакадис перестал быть для них желанным гостем. Он топтался у входа и, шамкая беззубым ртом, требовал бесплатной выпивки, хотя в любую минуту мог свалиться в коме. В те времена я не был достаточно знаменит, чтобы провести его на дискотеку, воплощением блеска которой он сегодня слывет. Ага, как же! Блеск, вашу мать, сказала бы Зази у Кено. Да его вышибли под зад коленом! Между легендой и реальностью лежит пропасть. Вспомним Фицджеральда в последние годы жизни – тогдашняя молодежь считала, что он давно умер. Керуак, Блонден, Буковски, Томпсон – все они превратились в пародию на самих себя. Лучшее, что можно делать с этими сильно покоцанными гениями, – читать их книги. Общение с ними – далеко не подарок. Придавленные грузом собственных персонажей, они полагали необходимым постоянно выеживаться, чтобы оставаться на высоте легенды. Существование обернулось для них тяжким бременем; а, что ни говори, быть убитым маской – хреново. Я ограничился тем, что посадил Алена Пакадиса в такси. Он сразу уснул, пуская слюни на стекло. Мне пришлось открыть окно, не то я задохнулся бы.