Выстрел в Вене. Премия им. Ф. М. Достоевского. Виталий ВолковЧитать онлайн книгу.
помешала серьезным бандитам. Боря Угрюмый… Или Боре не понравился Эдик, когда отказался. Константину все равно, что именно не пришлось по душе Угрюмому. Когда он нашёл Угрюмого с помощью Вадима Власова, то разбираться в этом у него не осталось времени – он застрелил Борю и двух его подонков, раньше чем те отстрелялись в него. И не жаль. Они все, и Эдик, и Боря, похоронены в братской могиле под облаками. Могила под розовым морем. Россия. Или крылья уже над братской Украиной? Или над дружественной Германией? Константина отвлёк тычок в плечо. Маленький кулак, а больно. Он обернулся – соседка, русская девушка.
– Мужчина, Вы омлет или курица с рисом? – артикулировало это существо гибкими как из гуттаперчи губами. На слове «омлет» они принимали форму овала на пол лица. И что она так старается, он же не глухой? И не курица с рисом. И по-немецки он стюардессу понимает, спасибо дяде Эдику. В переводчице не нуждается.
– Вы меня, что ли, испугались? Что так глядите, как во сне ужаленный? – девица проявила настырность, пробудившая в Новикове сложное чувство.
– Кто в сказке был, тот жизни не боится. Возьму омлет, если он такой же округлый, – ляпнул он.
– Как что округлый? Как кто?
Константин смутился и отвернулся. Как буква «О»? Ну не говорить же девушке про ее рот! Как-то неприлично… Ладно, забыли, о-млет так ам-лет…
Дядя Эдик ценил отца. А за что? Чудак так ни разу и не ответил Косте на этот вопрос. Собственно, Эдик ни о чем не говорил прямо. То есть так, как привык объясняться Константин Новиков. Эдик для всего находил оборот. Форму. Даже про фашистов. Были у него свои про них истории. Вот хоть про корову Геббельса, которую Кирилл Петрович Новиков просил не рассказывать его детям…
А кому еще? Своих у Эдика не было. Так что рассказывал, обходя запреты. «Ну, уж, скоры мы и коров за клички репрессировать. Ах была она скромна, та корова Берия, не давала молока, даром что империя… Как бы они нас в отместку на своем коровьем му-му… как-нибудь на „му“ не прозвали», – ворчал он, объясняясь с Кириллом Петровичем. Костя вслушивался в голоса взрослых, доносящиеся с терраски, и мечтал когда-то так же легко, кругло без привязки к колышкам, говорить по-русски. Не вышло.
«Писать кругло не научишься, это дар божий, голубок с рожей», – смеялся на то Эдик. Его правда. Хотел Костя кругло, а стал наоборот, прямой и топорный в речи, как приписной военный. И стесняется этого. Он ведь не военный. Он относится к новому классу, народившемуся на Руси – как бы военных. Смешно теперь. Теперь, когда снова есть военные. Как бы настоящие. И даже в чести… Только военным Константин никогда не хотел быть… «Каску на душу не натянешь», – и так говаривал Эдик.
И снова острый кулак в плечо. На сей раз легонько, но и это уже слишком. Чай, не сестра.
– А омлета больше нет. Так Вам что, курицу, мужчина? Ау!
Константин оторвал свинцовый лоб от стекла, на котором остался