Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей. Валерий МихайловЧитать онлайн книгу.

      Здесь кость была уже видна – здесь мясо

      Кусками синее висело – жилы там

      Я примечал с засохшею в них кровью…

      С отчаяньем сидел я и взирал,

      Как быстро насекомые роились

      И поедали жадно свою пищу;

      Червяк то выползал из впадин глаз,

      То вновь скрывался в безобразный череп,

      И каждое его движенье

      Меня терзало судорожной болью.

      Я должен был смотреть на гибель друга,

      Так долго жившего с моей душою,

      Последнего, единственного друга,

      Делившего ее земные муки, —

      И я помочь ему желал – но тщетно…

      Сын праха – видит только прах. И забывает про моленья.

      Вместо мольбы – дикие проклятия:

      Ужас полного уничтожения и полного же забвения («И не придут сюда просить меня?..»), то есть спрашивать обо мне – вот что заставляет сына праха позабыть о словах ангела и проклинать всех и все на свете. Но в этом жутком сновидении вновь сошедший на землю все же осознает, что мысль о проклятии – творение ада, и не смеет, хотя и хочет, вымолвить хулы на небо.

      Кажется, в русской поэзии никто до Лермонтова не рисовал в своем воображении, с такой силой, искренностью и с такими жестокими по натурализму подробностями, картину собственной смерти и страха перед бесследным исчезновением в вечности.

      Пятнадцатилетний юноша-поэт отважился на то безоглядное мужество мысли и чувства, которое не оставляет себе ни одной утешительной надежды – и только на самом краю этой безнадежной пропасти он замирает… – и то, потому что сон вдруг оборвался.

      Исследователи творчества Лермонтова заметили, что при всех внешних сходствах «Ночей» с байроновскими стихами «Тьма» и «Сон» разница между ними существенная: картины гибели жизни на земле Байрон воспринимает как сторонний наблюдатель, у Лермонтова же авторское «Я» – главное действующее лицо. И еще: в отличие от английского поэта Лермонтов близок в бунту против земного существования и устроенного небом мирового порядка. Понятно, что чтение Байрона только подтолкнуло его к тому, чтобы высказать все, что было в собственной душе, со всей откровенностью, прямотой и правдивостью, не стесняя себя жестокостью выражений и по отношению к самому себе, и ко всему на свете.