1991. Дивный сон. Рукопись, найденная в тюремной камере. Сергей В. БойкоЧитать онлайн книгу.
ты мне и скажи: успокоюсь я или нет?
– А куда ты денешься! – произнесла колдунья сочувственно. – Токо пойдет у тебя жизнь год за три, пока успокоение не наступит.
– О-го-го! Три жизни проживу. Ну, спасибо, ведьма! Порадовала выпускника средней школы! Ну а этим выпускничкам что наколдуешь?
– Мне не надо, – заскромничал Давид.
– Да что колдовать-то! – воскликнула старуха, светлея в темноте лицом. – Молодо-зелено! По вам читать можно – как в букваре: буквы крупны, слова просты. Смотри – и всю вашу жизнь рассказывай, все так и будет…
Тут она запнулась, будто на столб налетела, и добавила негромко:
– Пока друга сила не встрянет. Как нонче.
– А что – сегодня? – встревожился Серега.
– А то, паря, что тебе тут по носу щелкнули!
– Тоже – событие! – фыркнул Волька.
– А ты не фырчи, не фырчи, – осерчала бабка. – Вы все, почитай, плюшку эту мягку получили. Каждому она костью встанет! Да не сейчас. Потом. – Старуха понизила голос. – Время они ваше разбили. Хотя и не убили до конца. Часы токо попортили. У кого вперед побегут. У которого отставать зачнут. А чьи-то вовсе станут. И тако быват. Часто даже. Это и не смерть хотя, токо еще хуже, на мой-то резон. Нету хуже, когда от времени своего отколупнешься.
Ведьма замолчала, – и все тоже на минуту замерло: ветер в листьях, вода в реке, гитарные перезвоны и магнитофонный кашель, звонкие голоса ребят и девчонок, собиравшихся вместе встречать рассвет. Когда старуха встала, – все сдвинулось и пошло: дыхание, голоса, звуки; захлопотала крыльями по реке, крикнула птица; нетерпеливая по своему руслу разжурчалась вода; чистые звезды полез гасить жадный до слабых месяц; на холме, в городском сквере, звякнула обо что-то, застонала, разламываясь, гитара; взвизгнула и захохотала глупая деваха, и ей с готовностью ответил восторженный юный самец. Приближалась счастливая пора самостоятельности и свободы.
– Начала за здравие, а кончила за упокой, – укоризненно заметил Волька. – Нехорошо, старая! Как тебя звать-то?
– Дак это жисть! – печально и тихо воскликнула та в ответ. – Сперва родился-обмочился. Потом житуху пробытовал… А кличут меня Василиса Премудрая – в одном веселом месте… А тут и смертушка – долгожданна-негаданна. Так всегда и шло – с грустью пополам. Из этого люди – самы печальны посреди животного мира. Потому как себя сознают – в жисти этой, жисть эту саму, ну и смерть, конешно. Оттого и страдание по земле. Да не всяк это чует. Токо уж когда носом-то в гробову доску ткнется – в ум-то и входит. Ан поздно! Так что, живите, как…
И не договорила, увязла голосом в наступившем, казалось, со всех сторон сотрясении земли и гуле подземном. Это налетел, будто с неба свалился, грозный товарняк, застонал воем страшным под шоссейным мостом. Так приближалось их первое утро свободы: грохотало и лязгало – колесами, рельсами, сцепками; извивалось – длиннозадо и стовагонно.
Короче – когда Волька захотел уточнить, отколупнулась ли от времени сама старуха, вдруг обнаружилось, что той и след, как говорится, простыл. Был человек