Фокус гиперболы. Анатолий Борисович СамсоновЧитать онлайн книгу.
Хм, спасибо, отец! А мать? А, вот. Пожизненная рента. Миллион австралийских долларов в год. Ну, что ж? На жизнь хватит. И кто же такие, интересно, эти три девицы из списка? Впрочем, спасибо, тебе отец, что их только три, а не двадцать три. И кто такой товарищ «Д»? Эх, отец, отец! Так, а здесь что? – Молодой человек сломал печать и распечатал толстый сверток. Сверху была пухлая видавшая виды конторская книга с вклеенными между страниц конвертами, «Ветхий Завет» – сразу про себя окрестил ее Петр, тут же объемная красная папка и диктофон «Олимпус». Петр приладил к уху наушник, включил воспроизведение и услышал голос отца: «Здравствуй, сын. Ты слушаешь эту запись, и значит меня уже нет. – Пауза. Слышно было прерывистое дыхание, видимо, спазм, но диктор быстро справился с собой. – А сейчас я вспоминаю нашу январскую встречу в Афинах. Ты прилетел ко мне, и мы отметили и Новый Год, и Рождество Христово, и мой день рождения. Это последние мои светлые воспоминания. Мне тогда так много хотелось сказать тебе, но я не решился. Мне показалось, что ты еще не готов, и я отложил разговор на будущее. Но его уже не было. По возвращении на Кипр меня настиг инфаркт. Потом два месяца постельного заключения между жизнью и смертью. Я не хотел, чтобы ты видел меня таким. Вот тогда-то я и понял истинный смысл выражения «легкая смерть» и постиг глубинную суть мысли Аполлония Тианского: «Небытие ничто, а бытие – мука». И вместе с этим пониманием пришел соблазн обрести легкую смерть. И только вера в Господа Бога нашего Иисуса Христа отвернула меня от греховного шага. И еще я понял: мне осталось совсем немного. И вот меня уже нет. Туда – дорога широка, назад – тропинки не сыскать.
А теперь к делу. Я должен сообщить тебе то, о чем не решился сказать в Афинах. Это касается моего прошлого. А прошлое всегда присутствует в настоящем. И не уйти от этого. Ты знаешь, я выехал из России в 1929 году. Подробности тебя не особенно интересовали, и потому я не говорил о них. Теперь скажу. В 1929 году выехать из России простому человеку было невозможно. Никак. Можно было только сбежать. Я и «сбежал». Я был негласным сотрудником ГПУ. Организовал все мой шеф – Глеб Иванович Бокий. Потому бегство и удалось. И не одному, а с Петром Соколовым. Ты носишь имя в его честь. Остальное, если захочешь, узнаешь и поймешь из того, что я условно назвал дневниками. Я кое-что не успел завершить. Надеюсь, завершишь ты. Да поможет тебе Бог. Теперь я уйду со спокойной душой. Я люблю тебя. Прощай. Запись уничтожь»
Петр снял наушник, стер запись и выключил диктофон. «Отец сотрудник ГПУ? И как это прошлое связано с настоящим? И что не успел завершить? И кто такой Петр Соколов? Да, припоминаю. Это было как раз в Афинах. Речь зашла о дружбе, и отец сказал, что у него в жизни было два настоящих друга: Петр Соколов и Дамдин. И тогда же он что-то начал говорить о завещании. Я, помнится, перебил его какой-то глупостью, и отец сменил тему. И вот теперь эти загадки. Так, так. Дамдин. Мне было лет десять, когда он появился и сразу стал называть меня – «сынок». Высокий, худощавый, седой человек с непроницаемо умным и бесстрастным лицом. И с тех пор он бессменный