Воскрешение Лазаря. Владимир ШаровЧитать онлайн книгу.
ей высшим проявлением Божьей милости, добавочным удостоверением, что он и вправду святой.
Муж тетки погиб в сорок втором году под Ростовом, сын умер в войну, и больше у нее никогда никого не было. Она помогала половине родных, переезжая из города в город, из республики в республику, в том числе вырастила и меня. Теперь же у тетки было собственное дитя, и она выглядела вполне счастливой. Все-таки она понимала, что о произошедшем надо известить родственников, и когда узнала, что я еду на Полянку, попросила зайти к брату отца Феогноста, его адрес у нее был.
Конечно, ничего хорошего я с собой не привез, но на подобный прием не рассчитывал. Услышав, в чем дело, Николай Кульбарсов сказал лишь, что денег не даст, никаких накоплений у него отродясь не было – ничего, кроме маленькой пенсии. Брать отца Феогноста к себе он тоже не станет – самому за восемьдесят, во двор спуститься для него и то проблема. Брата уже давно пора сдать в дом для престарелых и не мучиться попусту. Подведя здесь черту, младший Кульбарсов решил вдруг то ли оправдаться, то ли пояснить: «Брат свою жизнь прожил, – сказал он, – прожил, как сумел. Если быть точным, от него скорее был вред, чем польза, а сейчас он больше не человек, а бессловесная скотина – весь прибыток, что под себя ходит».
В ответ я заверил Кульбарсова, что ни денег, ни помощи от него никому не нужно, все это есть, поднялся, и тут он опять заговорил: «А ведь однажды Федор подобный номер уже выкидывал, гэпэушников он тогда вокруг пальца ловко обвел. Вы, наверное, не знаете, что в двадцать шестом году Федор был в церкви самым молодым епископом, головы в то время летели одна за другой, викарии до своих епископий доезжать не успевали, брали их прямо в дороге – и на Соловки или к стенке, так что Федор кафедры дождался быстро, ему и тридцати не было.
Ну вот, – продолжал младший Кульбарсов, – отправился он, значит, в свою Нижегородскую епархию, воссел там, начал управлять, а меньше чем через год верные люди дали ему знать, что он „в разработке“. Пора молиться да сухари сушить. Ткнулся он туда, сюда, к старцам дивеевским съездил, но дельного никто присоветовать не смог. Ясно было, что высовываться нельзя, время не то, а ежели не стерпел, высунулся, иди, куда ГПУ зовет, и дальше прямиком в мученики.
Но Федор, – продолжал Кульбарсов, – был непрост, да и жить он тоже хотел. Прикинул он все, взвесил и поехал в Москву на консультацию к профессору Ганнушкину. Потом вернулся в Нижний Новгород, и вот, однажды после проповеди заходит к нему в комнату человек, у которого он квартиру нанимал, фамилия его Судобов, и видит: викарий наш натуральным образом сошел с ума – несет сплошной бред и никого не узнает. ГПУ, надо отдать ему должное, верить в это никак не хотело: больно вовремя лишился Федор разума, даже ордер уже был выписан. Гоняли они его с одной экспертизы на другую, но врачи подтверждали, что да, правда, сошел человек с ума, и ничего не попишешь. Наконец чекистам надоело, и они отступились».
«Ну а сейчас он кого испугался?» – спросил я Кульбарсова. «Как кого?