Группа. Татьяна КалугинаЧитать онлайн книгу.
штучек…»
Только не разрыдаться. Ни в коем случае. Только не перед ними.
Он терпеть не мог рыдающих толстяков. Их жалкие слезы во время всех этих душеспасительных клубных излияний, которых он немало повидал на своем веку (по настоянию матушки, разумеется, и исключительно ради ее душевного спокойствия), были ему противны. Ты жирный и никто тебя не любит? – Брось жрать! А если ты не в состоянии бросить жрать – тогда жри, но жри так, как будто это и есть твой выбор. Нет зрелища более жалкого, отвратительного и нелепого, чем человек, который жрет, не желая этого! Который выбрал не жрать, но – жрет!
От самой этой формулы – выбрать не жрать, но жрать – у Модеста мурашки бегали по спине, таким от нее веяло отчаяньем, такой жутью.
Выбрать не жрать, но жрать – это все равно что заглядывать в бездну. Нет, хуже: это и есть бездна. Выбрать не жрать – но жрать. Надо быть идиотом, чтобы добровольно согласиться примерить на себя эту формулу и признать, что все это – про тебя.
Моди Биг был достаточно умен для того, чтобы не вступать с бездной в столь безнадежные, невыгодные для него отношения. Вместо этого он предпочитал радоваться – тому, что есть. Он был неунывающим, веселым толстяком. Толстяком-гедонистом. Он умел получать наслаждение от свиной рульки или от куска заварного торта и, что важно, никогда не жалел о съеденном.
В каком-то смысле он даже не был несчастлив – как не бывают до конца несчастливы люди, обладающие редким талантом смеяться над собой. «Над собой» в его случае значило – над своей летящей в тартарары жизнью. И он – смеялся. Пусть немного сардонически, но смеялся. Из чувства самосохранения.
– Не хватало еще ослепнуть от всех этих ваших наворотов, – в полном раздрае чувств бормотал Модест, шагая рядом с Ирвином по коридору и затем поднимаясь в лифте на самый верхний, четвертый этаж здания. – И чокнуться заодно. Был просто жирным, а теперь буду жирным, слепым и чокнутым. Нет, вы просто обязаны мне все это как-то возместить! Думаю, блондиночка вполне подойдет. Она мне сразу понравилась, эта Нина. Кстати, сколько ей? Надеюсь, не больше полтинника, потому что на цыпочку возраста моей матушки у меня вряд ли встанет.
Он бубнил не умолкая, как заведенный, а из-под маски струились слезы.
Оказалось, что бездна полна слез. Теперь она опрокинулась – и это было совсем не плохо. Это было… хорошо. Хорошо.
Здание, в котором обосновался Центр доктора Голева, стояло особняком, в некотором отдалении от прочих корпусов клиники, и действительно напоминало особняк – роскошный и одновременно по-деловому строгий, лаконичный, с незатейливой, но приятной взгляду архитектурой: две полусферы, большая и малая, и вырастающий из середины конус башни. Малая полусфера, окрашенная в мягкий, сливочный оттенок белого, выступала вперед из полусферы большой, словно выдвинутая из комода полка. Это была рабочая часть здания. Полусфера крупнее радовала глаз приятным сочетанием мятно-зеленого и коричневого. Здесь жили и занимались спортом.
Сегодня