33 песни. 8 поэм. Одна эпитафия. John HallЧитать онлайн книгу.
Я вижу в свете фар обрывки своей жизни. От той прогулки после окончания экзаменов до недавнего отпуска, проведённого в горах…
Огоньки встречных, как замкнутая в прозрачный пластиковый сосуд свобода, единственная ассоциация, которая едкой кислотой омрачает совершенно все. Я понимаю, что для кого-то я такой же встречный свет, что бьет по глазам, и от этого мне ещё хуже, потому что я такая же свобода в таком же контейнере с бесцветными стенами.
А ведь тогда, после тех экзаменов я вправду чувствовал, что нет ни рамок, ни границ, нет ничего такого, что служило бы поводком и ошейником. Это было ловушкой. Только сейчас это стало таким явным, что молчать об этом нет ни сил, ни желания.
Странно запрограммирован мозг среднестатистического человеческого существа. Каждый раз, получив возможность выбирать, он старается выбрать рабство. Среднестатистический представитель нашего вида, ещё не скинув одну упряжь, уже старается влезть в другую. Он думает, что свободен и у него есть выбор. Он слушает зомбирующие вещатели, просматривает вербально-гипнотические изображения и погружается в состояние предмедитационное, где мозг более всего склонен к внушению. И так человек всасывает всем своим сознанием, что по окончанию учебного процесса надо начинать заниматься чем угодно, приносящим купюры. В большинстве своём не тем, чем хочется.
Я вспоминаю то холодное пенное в моей руке и о том, что мечтал писать песни. Вместо этого я веду автомобиль из одного города в другой, а мой белый воротничок в конце дня не такой уж и белый.
Воротничок… Вот о чем я точно не мечтал. То, чего я боялся. То, что означало для меня конец жизни. Я продолжаю жить, но нахожусь в состоянии растения, наделённого определенными рефлексами. Подобно саррацении или росянке, я хищное растение, которое поддерживает жизнь внутри своего стебля. Я подпитываюсь мясом животных, растениями, поглощаю газы, насыщаюсь влагой и существую.
Моя кожа, она изнашивается с каждым днём все больше. Прошло уже несколько лет с момента моего найма в контору. И я могу с уверенность сказать, что в самом начале я мог носить одну рубашку трое суток. Сейчас же я вынужден менять их каждый день. И воротничок должен быть белым. Должен быть наделён блеском ткани, которая исчезнет к вечеру, испачкавшись солью пота и частичками отмершего меня.
А я еду по дороге. Двигатель устало рычит где-то впереди. Мои глаза мечтают закрыться. Голова, точнее мысли внутри головы, переговариваются между собой о том, насколько было бы здорово уложить этот сосуд с мозгами на подушку… даже не на подушку, хватило бы моих собственных рук. Главное лечь и провалиться в долгий и крепкий сон, забыв о всех проблемах, к решению которых меня сподвигает все тот же белый поводок.
Я хотел писать песни. Хотел, чтобы подростки качали и трясли под мои стихи пустыми головами, чтобы люди постарше под некоторые композиции могли заняться сексом, чтобы шумные компании могли драть глотки и орать мои стихи. Я этого хотел и тогда, когда учился, заканчивал, когда с одногруппниками шёл после экзаменов по аллее города с пенным в