Октава. Полина БрейтерЧитать онлайн книгу.
много рождений и жизней – не выдумка, не фантазия. Только все это происходит не так, как я думала в школе. Я думала: живет существо, умирает, снова рождается, снова умирает, пока не станет буддой. А все не так. Мы сразу живем много жизней. Вот иду я по улице… или нет – вот сидим мы в вагоне, и не между двумя мгновениями, а вне их, ведь интервала не было, – мы уже прожили еще одну жизнь или много жизней. И от каждой веточки-жизни тоже можно ответвить жизнь, и так до бесконечности…
Мы смотрим друг на друга, и руки у нас сплетены. И от этого вокруг нас сотворяется прозрачная и тонкая оболочка. Я ощущаю и вижу ее, она отделяет нас от всего мира, и… Ах, дело вовсе не в этом, дело совсем в другом. Дело в Космосе, в микро- или макро-, я не знаю, но в Космосе, в который мы унеслись, сотворив его в себе и собою. Ну вот, все хорошо, все правильно, все дома и на своих местах. Вне пространства. Вне времени. Но, значит, мы не первые? Не единственные, кто об этом узнал? Ведь читали мы у всяких фантастов-писателей, и все у них так любопытно, так захватывающе заворачивалось. А у нас – взяла руку твою, прикоснулась губами и… А через тысячу лет, прожив с тобой тысячи жизней, сотворив миллионы открытий, пройдя по миллиону дорог, умирая, рождаясь, болея, празднуя, находя, теряя… и еще через тысячу тысяч жизней и лет оглянусь на секунду, привлеченная чем-то неясным, и увижу вагон и тебя, смотрящего мне в глаза, и руку твою в своей, твою теплую, нежную руку, к которой прикоснулись только что мои губы…
«Умирая, рождаясь, болея, празднуя…» Значит, все это уже было, вернее, бывало со мной? И тоже было вот так же страшно?..
Отворачиваюсь от зеркала. Теперь передо мной окно, а за ним – небо. Это еще один – совсем другой – мир. В него можно смотреть, улыбаясь. Даже не так: в него нельзя смотреть, не улыбаясь. Не получится.
Сумерки. Я в кровати. В зеркале тоже сумерки. И поэтому все, что делается там, в зазеркалье, видится неясно, размыто, полуреально.
В моей комнате явно и ощутимо пахнет поездом – может быть, потому, что я жгла сегодня спички. Деревья за окном на океанской набережной не успокаиваются ни на минуту, качаются и гнутся от ветра. И точно так же качаются и гнутся они там, в зазеркалье. Я лежу в своей бруклинской комнате на океанской набережной, или в нашей комнатке в Одессе, или в купе твоего вагона и молча смотрю на тебя.
Ты лежишь на верхней полке; одна рука, согнутая в локте, под головой, другая, тоже согнутая в локте, – на одеяле. Ты не знаешь, что я вижу тебя. Это естественно. Между нами годы, несколько десятков лет. Ты не знаешь, что я вижу тебя, и потому весь ушел внутрь, вглубь, к нам, в наше. И все же там, в своем вагонном купе сорок лет назад, ты знаешь, что я рядом, я с тобой. А я смотрю на тебя, но и не смотрю. Вижу тебя, но и не вижу. Потому что я – это и есть ты. И это я лежу на полке в вагоне сорок лет назад. И, видя тебя, в то же время вместе с тобой думаю твою думу. Вместе с тобой переношусь сюда, в мою бруклинскую комнату на берегу океана, и туда, в нашу комнатку, в наш дом, где я лежу на диване, вдыхаю запах поезда. И дума твоя без слов. И все это так нездешне, так там, что нам и в голову не приходит