Под маятником солнца. Джаннет ИнгЧитать онлайн книгу.
образов. Их смысл от меня ускользал. Я ворочалась во сне, преследуя мрачные тайны по извилистым коридорам Гефсимании.
Когда рассвет наполнил сиянием мою комнату, я проснулась с перепачканными чернилами руками на груде заляпанных бумаг. Сон сморил меня прямо на полу.
Я потерла глаза, и их защипало от засохших на пальцах чернил. С трудом я поднялась на ноги.
Мой взгляд непроизвольно метнулся в сторону дверцы, ведшей в никуда. Еще ничего не успев разглядеть, я шагнула к ней, чтобы запереть. Впрочем, предположение оказалось верным, и я решительно задвинула засов. Уже в который раз… Вероятно, тот разболтался. Я убеждала себя, что его сдвинул ночной ветер, но холодок все равно бежал по спине.
Я терла над умывальником руки и лицо, пока кожа из чернильно-черной не сделалась красной. Разум попрежнему занимало все то, что мне удалось узнать о енохианском – божественном языке, названном в честь Еноха, последнего человека, который его понимал. Страницы содержали громкие заявления о том, что именно эти изломанные, угловатые символы использовал Сам Всевышний, создавая мир, а затем передал Адаму, чтобы тот мог дать имена всем существам и предметам в райском саду. Страницы уверяли, что в языке ангелов заключены всевозможные тайны, что в знании первых, истинных, имен всех вещей сокрыта сила.
Мое сердце бешено колотилось. Я убеждала себя, что все из-за выплеснутой в лицо ледяной воды.
И все-таки, зачем кому-то – преподобному Рошу? – пытаться переводить Библию на енохианский? Возможно, ему виделся в этом некий акт восстановления – Слово Божье, записанное на языке Бога. Или тут было что-то еще?
У меня разболелись глаза. Я закрыла их и прижала к векам излишне горячие пальцы.
Меня по-прежнему терзали вопросы: было ли это орудие Благой вести, и если да, то он ли настоящий язык фейри? Правдива ли старая теория о том, что фейри и есть ангелы? Или они просто помнят енохианский со времен Адама?
Я переоделась, нащупывая на одежде крошечные обтянутые тканью пуговицы. Вопросы метались у меня в голове, сплетались друг с другом в бесконечном извивающемся хороводе. Я составила список неповторяющихся символов и принялась сравнивать слова. Бессмысленное занятие, но своего рода прогресс в нем все же был – на скале неведения появилась точка опоры.
Сейчас мне, как никогда, не хватало Лаона. Хотелось рассказать ему обо всем, прижаться лбом ко лбу и прошептать то, что я знала, будто секреты, которыми делятся, лежа в темноте под пледами и покрывалами из овчины.
Интересно, как бы он поступил с подобными откровениями – пренебрег обрывками документов, найденных в случайной комнате его замка, или вопросы стали бы преследовать его точно так же, как меня? А что, если он уже знает о содержимом этих бумаг, и именно знание заставляло его молчать?
Весь тот день, когда Лаон, оставив меня в одиночестве, начал изучать латынь, я проплакала. Он предлагал научить меня, разделить с ним книги. Обещал, что мы останемся такими же, как раньше, и он будет относиться ко мне по-прежнему, даже если другие откажутся это