Хроника стрижки овец. Максим КанторЧитать онлайн книгу.
подобно агитатору, читавшему на полторы книги больше диких матросов. Поскольку торжество над малыми сими – одно из сильнейших удовольствий подлунного мира, швондеры находили удовольствие в формировании шариковых.
Наличие школы сильно мешало, в те годы еще где-то продолжали учить рисованию, рассказывали про перспективу, ставили руку. Ах, вы повторяете эту замшелую присказку «сначала научись рисовать, а потом искажай форму»? Ха-ха! Мы создадим контр-школу, школу, в которой будут учить, как надо не учиться.
И батальоны тогда еще юных отроков фотографировались, сидя в вольных позах, – выпускники школы невежества. Они были почти как настоящие художники, как те, кто образовывал группы «Бубновый Валет» или «Парижская школа». Чем не Модильяни с Пикассо? Тоже юны и отважны! Правда, они не умели ничего – но это же пустяк, это теперь необязательно. Художественная группа, объединение новаторов, кружок единомышленников – тут важно то, что все вместе и все разделяют страсть к невежеству. Сегодня им под шестьдесят – или за шестьдесят, их кураторы состарились, так и не написав ничего, их произведения сложены под кроватью – когда-нибудь человечество достанет архивы из-под дивана, поглядит на бессмысленные слова, написанные под корявыми рисунками: так пожилой юноша выражал себя. Он не хотел учиться рисовать, он не хотел учиться читать, он хотел самовыражаться – достойная цель двуногого!
Школа – в частности школа рисования – имеет своей целью не столько обучение конкретной дисциплине, сколько обучение процессу обучения.
Когда человек делается образованным, у него пропадает охота хамить профессору – хотя желание нахамить было сильнейшим, едва ученик впервые услышал про досадные дважды два. Процесс усвоения сам по себе является дисциплиной: это привычка слушать другое, это знание о том, что кроме твоего небольшого опыта – есть грандиозный опыт истории. Обучение – как любовь: можно любить свои желания; но есть еще очень много людей, у них тоже есть желания и судьбы, их всех надо любить.
Когда говорится, что сперва следует научиться рисовать, а потом уже искажать нарисованное, – имеется в виду лишь то, что исказить можно лишь форму, и формой надо обладать, для того чтобы ее исказить. Невозможно исказить бесформенное – бесформенное уже и без того искажено. Если человек умеет лишь ругаться матом – как же ему сказать грубость? Если субъект не знает вообще ничего – против какого именно знания он восстает?
Пока учишься говорить правильно, стирается потребность мычать. Искажать форму можно – почему же форму не искажать? – однако нельзя исказить то, чего не существует, а форма возникает лишь в сознании, искушенном школой и воспитанием. Если потребность в искажении формы имеет смысл, как имела она смысл в творчестве Пикассо или Дали, эта потребность сама станет школой; искажение сделается новой формой бытия формы.
Именно этот процесс изменения предшествовавшей формы через новое формообразование – и называется традицией в искусстве: так Пикассо учился у Сезанна, так Сезанн учился у Делакруа,