Другая улица. Александр БушковЧитать онлайн книгу.
Ну, я ж старый пограничник, мне следы читать положено не хуже, чем индейцу в романе, и у меня понемногу начинает складываться версия. И окончательно она укрепляется, когда в доме встречает полная тишина: никаких чад и домочадцев любого пола и возраста. Ну, логично…
Сели мы в горнице – большой, просторной, на два окна. Посмотрел я на стену, а там висит здоровенная фотография, сразу видно, старых времен: этакий ухарь-солдатик царской армии, усики закручены, бескозырка со всем шиком набекрень сдвинута, на груди Георгиевская медаль. Определенно говорить трудно, но есть с хозяином нечто общее. И сдается мне, что это он ее для немцев вывесил, зараза, – поляки у себя, я точно знаю, этакие реликвии славного прошлого отнюдь не приветствовали, да и при наших лучше бы в чулане подержать…
Возвращается наш бородач, несет кое-что. Ну, с первого взгляда ясно, что хитрый черт поступил по принципу: «на тебе, боже, что самому негоже». Сало желтое, запрошлогоднее, луковицы квелые, колбаса домашняя, издали видно, давненько лежала, хлеб, как тут же и выяснилось, подчерствевший. Ну да в нашем положении не до привередливости, мы и эту заваль так рубанули, что за ушами затрещало. Смотрю, несет бутылку самогонки. Посмотрел на меня, ухмыльнулся в бороду и, ни слова не говоря, плеснул себе чуток в стакашек, выцедил. «Ах ты ж, – думаю, – хитрован!» Я как раз подумал: «А чего тебе стоит, дядя, туда плеснуть какого-нибудь крысомора?»
Ну, и мы приняли по стакашку – небольшому, потому как увлекаться в нашем положении не следует. Достал он кисет, скрутили мы по цигарке, и жизнь показалась вполне веселой.
Кивнул я на фотографию:
– Никак ты, хозяин?
– Ну, – говорит он довольно равнодушно.
– Геройствовал, значит? Медаль заслужил…
– А… – махнул он рукой. – Толку-то от нее…
Я спрашиваю:
– Ну а потом за кого воевал, кавалер?
– А за хозяйство, – говорит он и рукой вокруг показывает. – Исключительно за него. А за хозяйство, хлопец, воевать тяжелее всего. Потому что то и дело шастают туда-сюда всякие вояки, и каждый норовит пограбить. Все равно, звезда у него на шапке, орел одноглавый, а то и вовсе никакой воинской эмблемы…
– Но ведь поднялся, я вижу? – говорю я.
– Ну, – отвечает он. – Только душу в угольки пожгло. Напрочь. А теперь опять начинается… Я вас, красных, не обессудь, не так чтобы и люблю, но немец еще хуже. Помню я немца… Ты вот шмат сала уплел, другой в карман сунул с парой цибуль – и ушел восвояси. А немец, чтоб ему, грабит аккуратно, как все, что делает. Под метелочку…
– Ага, – сказал я. – То-то у тебя на дворе пусто, как в перевернутой макитре… Всех, кого мог, наладил живность увезти и, надо полагать, из амбаров все подчистил?
Он в бороду хмыкнул:
– Догадался?
– Сложил то да это, – сказал я. – К следам от телег присмотрелся, да и коровьи копыта четко отпечатались… Колеи глубокие, значит, нагружены телеги были так, что оси трещали…
Он ухмыляется:
– Соображаешь… Там… – ткнул он пальцем этак неопределенно, –