В ожидании Ани. Майкл МорпургоЧитать онлайн книгу.
положив голову на лапы и наблюдая за овцами. Двигались только его глаза.
Джо снова улёгся на камень и стал смотреть на жаворонка, взмывающего в вышину, а потом задумался, почему это жаворонки всегда поют, когда светит солнце. Издалека доносился звон колоколов из церкви Лескёна, но совсем тихо, едва слышно. Лескён, родная деревня Джо, его долина, где люди жили ради своих овец и коров – а также за счёт них и вместе с ними. Половина каждого дома была отдана домашнему скоту: маслобойня и сыроварня внизу, сеновал наверху, а перед крыльцом – обнесённый невысокой каменной стеной двор, служивший постоянным овечьим загоном.
Для Джо деревня заключала в себе весь его мир. За свои двенадцать лет он всего пару раз выезжал оттуда, и то один из них – до железнодорожной станции, чтобы проводить отца на войну. Они все ушли – все мужчины, кто был не слишком молод и не слишком стар. Разбить бошей[1] – дело недолгое, так что скоро все снова будут дома. Но когда стали приходить новости, они оказались плохими – такими ужасными, что и поверить невозможно. Сначала пошли слухи об отступлении, потом о разгроме, о том, что французские войска распущены, а английские выдворены за море. Джо поначалу не верил ни во что такое – и никто не верил, – но однажды утром он увидел у Мэрии, как дедушка плачет прямо на улице, и пришлось поверить. Потом в деревне узнали, что отец Джо в плену в Германии, как и все остальные, кто ушёл из их деревни, – кроме Жана Марти, кузена Жана: он уже никогда не вернётся домой. Джо лежал в постели и пытался представить лицо Жана, но не мог – зато вспоминался его сухой кашель и как он бегал по горам – не хуже оленя. Только Юбер, деревенский великан, умел бегать быстрей, чем Жан. Ума у Юбера Сартоля было как у ребёнка, и говорить он умел не больше пяти разборчивых слов. В остальном его речь походила на смесь рычания, кряхтенья и кваканья, но каким-то образом ему удавалось объясняться так, чтоб его понимали. Джо вспомнил, как рыдал Юбер, когда ему сказали, что его не возьмут в армию вместе с остальными. Колокола Лескёна и овечьи колокольчики сплетались в убаюкивающую мелодию, унося Джо в сон.
Такому псу, как Руф, не приходилось часто лаять. Он был здоровенной белой горной овчаркой, уже немолодой, и ноги у него гнулись плоховато, но он по-прежнему оставался лучшим и самым сильным псом в деревне и знал это. Однако сейчас он лаял – хрипло, порыкивая, – и этот лай тотчас разбудил Джо. Мальчик сел. Овец не было видно. Руф ещё раз рыкнул откуда-то из-за спины Джо, с опушки. Овечьи колокольчики заполошно звенели, пронзительное блеяние больше походило на вопли. Джо вскочил и свистнул Руфу, чтобы тот гнал овец назад. Они выбежали из леса врассыпную и помчались, подскакивая, вниз по склону, к Джо. Сперва ему показалось, что там, на краю леса, застряла одинокая овца, но потом она залаяла, отступая, и превратилась в Руфа – Руфа свирепого, рычащего, со вздыбленной шерстью – и залитым кровью боком. Джо побежал к нему, зовя обратно, и тогда уже увидел медведицу и застыл как вкопанный. Медведица вышла на свет из-под деревьев, поднялась на задние лапы и повела носом, принюхиваясь. Руф не отступал, он весь трясся от ярости и всё продолжал лаять.
Джо раньше никогда не бывал так близко к медведю – да и вообще до сих пор видел только медвежью шкуру, висящую на стене кафе. Стоя на задних лапах, медведица оказалась ростом со взрослого мужчину; шерсть у неё была кремово-бурая, нос чёрный. Джо не чуял ног, не находил собственного голоса – и не мог ни закричать, ни убежать. Он стоял заворожённый, не в силах отвести взгляд от медведицы. Перепуганная овца врезалась в него и сбила с ног. Тогда Джо вскочил и, даже не оглянувшись, понёсся вниз, к деревне. Он мчался по склонам, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, несколько раз падал, и катился, и снова поднимался – но, как только набирал скорость, ноги снова убегали из-под него. И тогда достаточно было торчащего камня или травяной кочки, чтобы он снова покатился кубарем. Весь в синяках и ссадинах, Джо вылетел на тропу, ведущую к деревне, и продолжал бежать, запрокинув голову, едва успевая переставлять ноги, вопя, когда хватало дыхания.
К тому времени как он добрался до деревни – никогда ещё это не бывало так долго, – ему не хватало воздуха, чтобы выпалить больше одного слова, но и одного было достаточно. «Медве!..» – крикнул он и закончил едва слышно: «…дица!», указывая на горы, но ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем люди поняли – или, может быть, поверили. Тогда мать схватила его за плечи и постаралась, чтобы её было слышно громче, чем толпу, гудящую вокруг:
– Ты сам как, Джо? Ты ранен?
– Руф, мам, он весь в крови, – выдохнул Джо.
– Овцы, – выкрикнул дедушка, – что с овцами?
Он помотал головой:
– Не знаю. Я не знаю.
Месье Сартоль, отец Юбера и мэр деревни уже столько лет, сколько Джо прожил на свете, громогласно пытался всех организовать, но на него никто не обращал внимания – люди разошлись за ружьями и собаками. Через несколько минут они опять собрались на Площади, некоторые верхом, но большинство – пешие. Тех детей, которых удалось поймать, заперли по домам, оставив на попечении бабушек, матерей или тёток; но многие ускользнули от ловцов и разбежались незамеченными по узким улочкам, чтобы присоединиться к