Женат на собственной смерти (сборник). Андрей ДышевЧитать онлайн книгу.
бортики, и они тянутся вверх, окружая лежащее тело, и вот уже прорисовываются контуры продолговатого ящика, и дело только за крышкой. Надо закрыть! Заколотить гвоздями, чтобы зловонный пар не вырвался наружу, как из парового котла. И в яму! В яму!
– Закопаем в карьере. Там прохладно.
– Я тебя сейчас самого закопаю! Уберите руки! Не смейте его трогать…
По Кабанову текли струи пота. Он шевельнул рукой и услышал, как чавкнула подмышка. «Мама!» – позвал он, но звук уперся в мокрую доску. Ага, значит, все-таки бортики уже выросли. Но здесь парко, как в бане, а обещали холод… Нет, все-таки холодно, очень холодно. Кабанов уже не замечает, когда ему жарко, а когда – холодно. Он многого не замечает. Например, что Ольга горбатая. Разве горбатых берут в фотомодели? Она снималась для обложки журнала «Вожделение». Очень неудобно читать такой журнал – все равно что в подзорную трубу смотреть. И на стол его не положишь – выпирающий горб будет мешать… Купите меня! Купите! Кабанов хотел помахать рукой, чтобы подманить доверчивых покупателей, но гипсовая рука не шелохнулась. Тогда он принялся исправлять ценник. Сколько же тут нулей? Ого, какую цену заломили! Потому никто не покупает. Кабанов принялся стирать нули пальцем, но они не стирались, а деформировались, размазывались по ценнику, как масляные… Нет, нет, он не то делает! Эти нули стоят спереди, они означают тысячные, миллионные доли числа. Он вообще ничего не стоит, у него глубоко отрицательное значение, в него надо вложить баснословные средства, чтобы он стал стоить копейку…
Горячая ложка коснулась его губ. Не раскрывая глаз, Кабанов потянул в себя. Язык обожгло чем-то очень вкусным, напоминающим теплый дом, кухню, муху, бьющуюся в окно, мурчащего кота…
– Оля! – хотел крикнуть он, но получился едва слышимый шепот… нет, даже не шепот, а тихий выдох со слабым очертанием слова.
– Зойка, – поправил чей-то голос. – Давай еще ложечку! Открывай ротик… Во-о-от так, хорошо! Умница… Теперь еще одну…
Он послушно разжимал губы и втягивал в себя жизнь. На пятой или шестой ложке он устал, несколько капель супа вылилось из расслабленного рта… И он снова ушел из этого мира туда, к горбатой фотомодели, «Мерседесу» с рулеткой и вечным зеро… Иногда Кабанов пробуждался в полной тишине и видел горящую свечу – мутно, словно смотрел на нее сквозь запотевшее стекло. Он пытался сфокусировать зрачки, но пламя от этого начинало трепыхаться, в панике метаться, словно хотело сорваться с фитиля, как собака с цепи, и спрятаться куда-то, подальше от взгляда Кабанова. Кабанов опускал свой многотонный взгляд осторожно, как опытный крановщик делает «майну», и взгляд его придавливал лежащую на земляном полу женщину. Он узнавал ее, это была фотомодель Оля… то есть Зойка. Она спала, скорчившись от холода, прижавшись щекой к костлявому локтю с татуированным якорем… В другой раз Кабанов просыпался от гавкающего многоголосья; слова катались по тесной норе, словно тяжелые, набитые чем-то порочным и постыдным мячи:
– …а