Серебряные коньки. Мэри Мейпс ДоджЧитать онлайн книгу.
стояли павлины и волки, но они были не из плоти и крови – это были подстриженные в виде животных буксовые[19] деревья, и они, казалось, сторожили усадьбы, зеленея от ярости. Бойкие автоматы – утки, женщины и спортсмены – лежали спрятанные в летних домиках, ожидая весны, когда их заведут и они поспорят в живости со своими владельцами, а блестящие черепичные крыши, выложенные мозаикой дворы и отполированные украшения домов, сверкая, посылали безмолвный привет небу, не омраченному ни пылинкой.
Ханс подбрасывал на ладони свои серебряные квартье и смотрел на деревню, раздумывая, правда ли, что некоторые обитатели Брука так богаты, что, как он не раз слышал, даже кухонная посуда у них из чистого золота.
Он видел на рынке сладкие сырки, которые продавала мевроу ван Стооп, и знал, что эта высокомерная особа наживает на них много блестящих серебряных гульденов. Но неужто, думал он, сливки у нее отстаиваются в золотых кринках? Неужто она собирает их золотой шумовкой? Неужто у ее коров, когда они стоят в зимних хлевах, хвосты действительно подвязаны лентами?
Такие мысли мелькали у него в голове, когда он обратился лицом к Амстердаму, расположенному в пяти милях, на той стороне замерзшего Ая[20]. На канале лед был отличный, но деревянные коньки Ханса, которые он так скоро собирался выбросить, жалобно скрипели, словно прощаясь с хозяином, пока он подвигался вперед, то скользя, то шаркая ногами.
И кого же увидел Ханс, пересекая Ай, как не скользившего ему навстречу знаменитого доктора Букмана, самого известного в Голландии врача-хирурга? Ханс никогда не встречался с ним, но видел его гравированные портреты в витринах многих амстердамских лавок. Это лицо не забывалось. Доктор, тощий и длинный (хоть он и был чистокровный голландец), со строгими голубыми глазами, поджатыми губами, словно говорившими: «Улыбки запрещены», казался не слишком веселым и общительным и вообще не таким человеком, с которым хорошо воспитанный юноша решился бы заговорить без особо важной причины.
Но Ханса побуждал к этому голос, которому он не повиновался очень редко, – его собственная совесть.
«Вот идет лучший в мире врач, – шептал голос. – Сам Бог послал его. Ты не имеешь права покупать коньки, если на эти деньги можешь пригласить такого знаменитого доктора, чтобы он помог твоему отцу!»
Деревянные коньки торжествующе скрипнули. Сотни чудесных стальных лезвий сверкнули в воображении Ханса и исчезли. Ему почудилось, что деньги жгут ему пальцы. Старый доктор казался чрезвычайно мрачным и неприступным. У Ханса комок подступил к горлу, но все же у него хватило голоса, чтобы, поравнявшись с доктором, крикнуть:
– Мейнхеер Букман!
Великий человек остановился и, выпятив тонкую нижнюю губу, оглянулся, хмуря брови.
Но Ханс уже решил добиться своего.
– Мейнхеер, – проговорил он, задыхаясь и подкатывая поближе к грозному доктору, – я знаю, вы не кто иной, как прославленный хирург Букман. Я хочу просить вас о великой милости…
– Хм! – фыркнул
Букс – вечнозеленый декоративный кустарник или небольшое южное дерево, самшит.
Ай (